Психоаналитическая традиция и современность

Не стану останавливаться на Вашем освещении других советов, изложенных Фрейдом в других статьях, упомянутых вами из составленного мною русского сборника. Не могу только скрыть, что это освещение вызвало подозрение, что «обаяние светлого образа великого» Шарко, проявлявшего столь благородства и уважения к своим противникам, к сожалению, временно несколько потускнело у Вас при писании этих строк. Что же касается Вашего упрека, что психоаналитики «не ошибаются», то позволю себе напомнить, что первая, самая большая и подробная работа Фрейда об истерии и применении психоанализа для лечения касается случая неудачного лечения и выяснения вопроса о том, в чем ошибка, поведшая к неудаче. Кроме того, Берлинский и Венский Психоаналитические Институты ежегодно печатают отчеты, в которых точно указывается число лечившихся, выздоровевших, получивших только облегчение и оставшихся в неизменном состоянии. Или может быть Вы требуете от психоаналитиков, чтобы они публиковали результаты своей частной практики? Это можно было бы, пожалуй, осуществить, но при одном условии: чтобы то же самое делали и другие специалисты-психотерапевты. Сравнение, я уверен, будет в пользу психоаналитиков. Что же касается вопроса о том, что психоаналитики мало задумываются над теми, кто у них не излечивается, отмахиваются от них как от чего-то неприятного и не интересуются их дальнейшей судьбой, – то, не касаясь того, насколько это фактически верно и насколько вообще практически осуществим такой интерес к больному, который, как Вы говорите, «сбежал», особенно если он это сделал не без участия и побуждения какого-нибудь коллеги, – я предложил бы, наоборот, врачам-невропатологам, противникам психоанализа, поинтересоваться судьбой больных, которые у них блестяще и быстро излечились. Это, кстати, и практически гораздо важнее. Именно об этих счастливцах мы, психоаналитики, могли бы дать очень интересные и поучительные сведения. Это приводит к другому важному и интересному вопросу: что психоанализ считает излечением, чего он требует от излеченного больного? Практически это можно формулировать коротко, выражаясь словами Фрейда: больной должен стать arbeits-und genussfahig, т. е. должен получить трудоспособность, жизнерадостность. Нужно подчеркнуть, что о симптомах болезни и их исчезновении в этой формуле нет ни слова: это получается, как побочный проект в психоанализе. Главное: дать больному радость труда и жизни. В общей медицине идеалом терапии считается Restitutio ad integrum. Этот идеал для психоанализа недостаточен потому, что у тех людей, которые являются объектом его воздействия, этого «integrum» никогда не было. Пора, наконец, понять ту истину, что психоневрозом не заболевают случайно, что выявление симптомов в том или ином возрасте – только сигнал, указывающий на неблагополучие, несостоятельность данной психофизической организации, только прорвавшийся наружу дым, указывающий на пожар внутри. Невроз – продукт неправильного, ненормального развития личности, в результате наследственного предрасположения, на которое влияли вредные воздействия самых первых моментов жизни, приведшие к организации определенной конституции больного. Изменить эту конституцию и сделать ее более устойчивой, более жизнеспособной и есть задача психоанализа, его цель, которую он часто блестяще достигает. Это не есть Restitutio ad integrum, а нечто гораздо большее. Это есть исправление того, что было уже до вспышки явной болезни и устранение причин, делающих возможной повторение такой вспышки. Только это психоанализ считает настоящим излечением, а не то состояние, которое обыкновенно называется так в случаях психоневротического заболевания.

Еще один вопрос: Вы утверждаете, что «пора-де в самом деле отрешиться от упрямого желания видеть в этиологии большинства психоневрозов только сексуальные конфликты. Надо научиться отыскивать в жизни не результаты предвзятых теоретизирований, а действительно голые факты». Последнее Ваше утверждение абсолютно верно, и именно Фрейд и его последователи всегда старались объективно изучать без всякой предвзятости голые факты такими, какие они есть, и к тому же призывают и других. Но предвзятость может проявляться не только в признании сексуальности, но еще больше в ее отрицании… Относительно же Вашего первого заявления, что необходимо отрешиться от «упрямого желания» видеть в этиологии большинства психоневрозов только сексуальные конфликты, позвольте заметить, что, во-первых, не совсем ясно, что именно Вы понимаете под термином «сексуальный конфликт». Если Вы хотите этими словами обозначить сексуальные нарушения в житейском смысле слова, т. е. нарушения физиологической генитальной функции у взрослого человека, то такую этиологию Фрейд приписывает только актуальному неврозу страха, который психоаналитическому лечению не подлежит. Если же Вы понимаете под этим психический конфликт между «Я» индивида и каким-нибудь душевным движением, вытекающим в конечном счете из сексуального в психоаналитическом смысле, – вернее либидозного влечения (т. е. такого, которое никакими статистическими или анкетными и т. п. способами доказано быть не может, так как оно бессознательно), то Вы по существу не правы. Именно непредвзятое и свободное от упрямого нежелания признавать очевидные факты исследование приводит всегда к убеждению, что дело обстоит так, как утверждает психоаналитическая школа. Но тут я должен внести в Вашу формулировку некоторое ограничение. Конфликт между содержаниями «Я» и первичными либидозными влечениями лежит в основе только истерического заболевания, при неврозе же навязчивости наряду с психоаналитическими проявлениями либидозных влечений такую же роль, и еще в большей степени, играют импульсы, вытекающие из враждебных реальности и ее объектам деструктивных первичных влечений. Нарушение же генитальной функции составляет при этих заболеваниях только весьма важный симптом. Во-вторых, это утверждение продукт не упрямого желания, а долголетнего углубленного объективного исследования, основанного на громадном клиническом материале, и может быть опровергнуто не априорными утверждениями, а научными доказательствами равной убедительности.

Примите Многоуважаемый Профессор выражение моего глубокого почтения.

Председатель Русского Психоаналитического Об-ва М. Вульф.

Кстати, проф. Рейснер состоит членом-сотрудником нашего Об-ва.

Москва 4.11.26.

Ответ председателю Русского психоаналитического об-ва д-ру М. В. Вульфу

Многоуважаемый гр. председатель!

Редакция «Современной психоневрологии» охотно поместила Ваше «открытое письмо», так как считает, что полное и всестороннее освещение затронутых вопросов крайне желательно и необходимо. Напрасно только Вы изволите предполагать, что Ваше обращение ко мне может у меня «задеть личные мотивы и аффекты». У нас, психиатров, обычно в этом отношении вырабатываются стойкие защитные реакции сохранения полного спокойствия.

Должен сказать Вам, что Ваше письмо нисколько не убедило меня и не может заставить меня отказаться от вышесказанного взгляда. Думаю, что так же к нему отнесутся и другие товарищи, разделяющие мои мысли. Считаю необходимым указать здесь, что в ответ на появление моей статьи я получил целый ряд заявлений и устных и письменных о полной со мной солидарности, о том, что давно следует «наконец заговорить об этом». Заявления эти исходят не от увлекающейся молодежи, не от «новичков» в нашей специальности, а от весьма солидных товарищей, авторитет которых высоко стоит не в одних только психоаналитических кругах.

Вы изволили заметить, что возможность повредить больному применением того или иного метода лечения, в том числе и психоанализа, не специалистами и в корыстных целях является такой «тривиальной» истиной (выражение Ваше), что о ней и говорить не стоит. И дальше указываете на особое положение психоанализа, что и привело за отсутствием специальных кафедр к созданию Интерн. Психоан. Об-ва и к ряду мер, предпринимаемых последним. А я считаю, что создавшееся положение вещей как раз и ведет к тому, что у больных, которым необходимо лечение психоанализом, которым оно советуется, нет, и при настоящем положении не будет, достаточных гарантий, какие они имеют обычно в других отраслях медицины. И потому считаю, что об этом не только говорить, но кричать надо и как можно больше. И приветствую намечаемые мероприятия, выработанные Гамбургским психоаналитическим съездом, и желаю Инт. Об-ву самых больших успехов в трудной, едва ли даже осуществимой задаче обеспечения лицам, нуждающимся в психоаналитическом методе лечения, применения научного, а не дилетантского, чтобы не сказать больше, психоанализа. При таком положении правы ли Вы, гражданин председатель Русск. психоан. О-ва, утверждая, что при лечении интересы врача и больного совпадают. Всегда ли так? Не должны ли мы иногда встать на защиту больных и указать им: Будьте осторожны. Не увлекайтесь модными течениями, в них не все еще ясно, в них много преувеличений и увлечений. А психоанализ, как Вы сами отмечаете и как прекрасно учитывает Инт. Псих. Об-во, находится в этом отношении в особо неблагоприятных условиях. Вы указываете, что Фрейд в статье «о диком психоанализе» пишет, что нужно помочь больному разрешить его конфликт, а не отделаться от него нелепым и вредным советом вести половую жизнь. Мне кажется, что Фрейд едва ли только такие советы причисляет к данному анализу. Тогда я охотно готов признать, что надо к этому термину присоединить какой-нибудь другой или заменить его новым, более общим, быть может более резким. Мог бы прибавить еще ряд очень характерных в этом отношении наблюдений, «отмеченных мною уже после выхода из печати номера «Современной психоневрологии», где была напечатана моя статья, но экономия места мне не позволяет этого сделать. Своего освещения статей Фрейда я не давал, я выписал только их смысл и потому Ваш упрек в этом отклоняю. Невольно вызывает, между прочим, удивление мнение, что для применения психоанализа особенно рекомендуется предварительное лечение этим методом. Вот не желал бы никому из больных попасть к такому психоаналитику!

Дальше Вы говорите о моем «упреке», что психоаналитики «не ошибаются». Тут может получиться впечатление, что я попал не в бровь, а в глаз, Вы, гражд. председатель, несколько теряете спокойствие. В самом деле, к чему здесь говорить об удачах лечения у других психотерапевтов, о тех «счастливчиках», которые попадают к психоаналитикам от других врачей, о блестящих и быстрых излечениях и т. п. Вы даже впадаете в назидательный тон и поучаете, как надо понимать ныне «излечение» пациента. Позвольте Вам указать, что Вы глубоко ошибаетесь, полагая, что в настоящее время «в общей медицине (слова Ваши) идеалом терапии считается Restitutio ad integrum». Я давно уже в своих лекциях и студентам и врачам подчеркиваю, что эта точка зрения неприемлема, что мы стремимся к излечению социальному. Также не нужными мне кажутся и строки, посвященные Вами этиологии психоневрозов. Вы же выступаете в специальном журнале.

Наконец по поводу «предвзятости психоаналитиков». Здесь я не могу отказать себе в удовольствии привести цитату из предисловия проф. Л. Г. Оржанского к только что вышедшему переводу книги немецкого последователя Фрейда д-ра Г. Гуг-Гельмута «Новые пути к познанию детского возраста» (Л., 1926): «Постепенно сексуальность превратилась у Фрейда в пансексуальность, в единое господствующее начало. Надо было доказать это, и он сам, а еще больше его ученики приложили это половое мерило ко всем явлениям прошлого и настоящего, к истории, к мифологии, к искусству, к литературе – ко всему кругу человека. Не только живые люди – пациенты Фрейда – подверглись мельчайшему выворачиванию души наизнанку и, как при допросе инквизиции, будто бы добровольно во все проникающей сексуальности, но и великие люди прошлого: Леонардо да Винчи, Достоевский, Гоголь были втиснуты в бездну сексуальности. Не избегли этого и дети. На них давно обратили внимание фрейдисты: любовь к матери, ее ласки, весь энтузиазм раскрывающейся души нашли свое начало и конец в сексуальности… Постепенно вокруг идей Фрейда образовалась каменная стена, за которую ничто новое, свежее не доходит. Ни он, ни ученики его не допускают сомнений в своем подходе к человеку.

Из науки фрейдизм обратился в сектантство… Фрейдизм не знает эволюции, он не хочет быть теорией, а догматом, аксиомой. Цельность, естественность отношений родителей и детей, педагогов и воспитанников не раз были уже в корне отравлены переводом на сексуальность. У нас толкование детских проявлений с точки зрения пансексуальности особенно обнаруживает искусственность фрейдовских объяснений… Русская литература по фрейдизму имеет в переводе основные сочинения его и некоторых его учеников, кроме того, есть несколько чисто русских толкований Фрейда и сочинения, которые по своей прямолинейности и безапелляционности, вероятно, вызвали бы у самого Фрейда душевную жуть».

Прочесть эти прекрасные строки столь авторитетного автора было для меня большим удовольствием.

Да, гр. председатель Русс. Психоан. О-ва, Вы видите я не одинок. И это естественно! Было бы странно, если бы было иначе. И все же мне еще раз хочется подчеркнуть то, что я сказал уже и в своей статье. Не принимайте нас за противников Фрейда. Нельзя отождествлять этого великого ученого с его последователями, да еще нашими доморощенными. И преклоняюсь пред великими заслугами Фрейда, пред теми откровениями, какими мы обязаны ему. Но мы не можем не замечать его преувеличений, не должны молчать о них.

И должны всячески бороться против преувеличений и увлечений его особенно ярых последователей. В приписке к Вашему письму Вы сообщаете, что проф. Рейснер состоит членом-сотрудником Вашего О-ва. Я очень уважаю пр. Рейснера, но какое отношение это имеет к делу, не совсем уяснил.

Киев 27.11.26.

Проф. В. Гаккебуш

Эти исторические документы, отражающие научные споры о психоанализе среди русских ученых, свидетельствуют о многом. Вопервых, из них становится ясно, что в середине 1920-х годов в постреволюционной России действительно наблюдалось размежевание идейных позиций, авторы которых по-разному оценивали теорию и практику психоанализа. Во-вторых, они дают представление о круге проблем, являвшихся предметом споров и разногласий, а также демонстрируют направленность мышления ученых, апеллирующих к психоаналитическим идеям. В-третьих, исходя из их содержания, нельзя не заметить, что при всей склонности некоторых исследователей навешивать на критикуемые ими учения ярлыки типа «идеализм» и «субъективизм», отношение к психоанализу, особенно среди психиатров и психоневрапатологов, в значительной степени формировалось на основе теоретических доказательств и клинической проверки исходных психоаналитических постулатов.

Хотя ирония, а подчас явная или скрытая подковырка оппонентов являлись широко распространенными в научной среде, тем не менее многие русские исследователи предпочитали использовать научные аргументы в своих высказываниях за или против психоанализа, а не идеологические соображения, предопределенные классовой борьбой и марксистским мировоззрением. Правда, идеологическое противостояние психоанализу в послереволюционной России ощущалось уже в начале 1920-х годов, когда в одном из номеров журнала «Под знаменем марксизма» за 1924 год отмечалось, что «редакция считает одной из очередных задач марксистской философии критику Фрейда и фрейдизма с точки зрения диалектического материализма» (№ 8–9, с. 51). Однако в то время отношение большинства русских ученых к психоанализу предопределялось все же научными, а не идеологическими интересами.