Психоаналитическая традиция и современность

Стоит, видимо, привести полностью те представления о психоаналитическом учении, которые содержались в выступлениях Троцкого и позднее нашли отражение в его статье «Культура и социализм», опубликованной в журнале «Новый мир» (1927, кн. 1) и вошедшей в его собрание сочинений (т. ХХI. М. – Л, 1927). Как и в письме Павлову, он сравнивает рефлексологию и психоанализ, считая, что метод павловской школы экспериментален, кропотлив и ведет к постепенным обобщениям, согласно которым накопление физиологического количества дает новое психическое качество. «По-иному подходит к делу школа венского психоаналитика Фрейда. Она заранее исходит из того, что движущей силой сложнейших и утонченнейших психических процессов является физиологическая потребность. В этом общем смысле она материалистична, – если оставить в стороне вопрос о том, не отводит ли она слишком много места половому моменту за счет других, ибо это уже спор о границах материализма. Но психоаналитик подходит к проблеме сознания не экспериментально, от низших явлений к высшим, от простого рефлекса к сложному, а стремится взять все эти промежуточные ступени одним скачком, сверху вниз, от религиозного мифа, лирического стихотворения или сновидения – сразу к физиологической основе психики.

Идеалисты учат, что психика самостоятельна, что „душа“ есть колодезь, без дна. И Павлов и Фрейд считают, что дном „духа“ является физиология. Но Павлов, как водолаз, спускается на дно и кропотливо исследует колодезь снизу вверх. А Фрейд стоит над колодцем и проницательным взглядом старается сквозь толщу вечно колеблющейся замутненной воды разглядеть или отгадать очертания дна. Метод Павлова – эксперимент. Метод Фрейда – догадка, иногда фантастическая. Попытка объявить психоанализ „несовместимым“ с марксизмом и попросту повернуться к фрейдизму спиной слишком проста или, вернее, простовата. Но мы ни в коем случае не обязаны и усыновлять фрейдизм. Это рабочая гипотеза, которая может дать и несомненно дает выводы и догадки, идущие по линии материалистической психологии. Экспериментальный путь принесет в свое время проверку. Но мы не имеем ни основания, ни права налагать запрет на другой путь хотя бы и менее надежный, но пытающийся предпочитать выводы, к которым экспериментальный путь ведет лишь крайне медленно».

Как видим, при всех оговорках, в конечном счете, Троцкий благосклонно относился к психоанализу и фрейдизму. И нет ничего удивительного в том, что в своих размышлениях о психоаналитическом учении Фрейда некоторые русские ученые апеллировали к авторитету этого политического лидера. Причем на Троцкого, а в равной степени и на Радека ссылались как те, кто пытался соединить рефлексологию с психоанализом с целью дальнейшего развития диалектического материализма, так и те, кто предпринимал усилия по разработке исторического материализма путем использования психоаналитических идей при исследовании социальных процессов общества. Но именно данное обстоятельство стало одним из решающих, предопределивших дальнейшую судьбу психоанализа в постреволюционной России.

«Нужно сказать, – подчеркивал один из приверженцев психоаналитического учения Фрейда, – что психоанализу в Советской России повезло. Такого рода дарования и силы марксисты, как Троцкий, Радек, Варга, правда, мельком, но все же поставили перед ищущими марксистами проблему значительного порядка: возможность увязки социологического метода исследования с психоаналитическим» (Внуков, 1924, с. 152).

Однако, как показали последующие события, оценки подобного рода оказались преждевременными, несоответствующими реальному положению дел. Психоанализу не повезло именно потому, что Троцкий, Радек и их последователи выступили в защиту психоаналитических идей. Политические игры, завершившиеся ниспровержением некогда популярных лидеров с олимпа власти, сказались и на российском психоанализе.

Политическая борьба за власть в конце 1920-х годов, сопровождавшаяся изгнанием из страны одних политических лидеров, в частности Троцкого, моральным подавлением других и физическим уничтожением третьих, завершилась со временем диктатурой Сталина, наложившей глубокий отпечаток на все сферы жизни постреволюционной России. Отразилась она и на последующем развитии науки – разгроме многих перспективных научных направлений, избиении научных кадров, выдвижении на передний план ряда сомнительных людей, готовых ради личной карьеры не только заложить свою душу дьяволу, но и отдать на заклание души талантливых ученых, неискушенных в большой политике.

Если во второй половине 1920-х годов дискуссии в философии, психологии, педагогике и медицине не были окрашены исключительно в политические и идеологические тона, то начало 1930-х годов отмечено резкой политизацией и идеологизацией научных дебатов. Сталин непосредственно приложил руку к этому повороту в науке, вернее, инициировал процесс ее политизации и идеологизации.

9 декабря 1930 года состоялась беседа Сталина с бюро ячейки ВКП(б) Института красной профессуры, философии и естествознания. На этой встрече он поддержал группу молодых честолюбивых партийцев, включая М. Митина, Э. Кольмана, П. Юдина, выступивших с критикой А. Деборина, Н. Карева, Я. Стена, задававших тон в философских дискуссиях на страницах журнала «Под знаменем марксизма». 25 января 1931 года вышло постановление ЦК ВКП(б) «О журнале «Под знаменем марксизма», в котором группа Деборина обвинялась в ряде ошибок, в том числе в отрыве философии от политики. В нем содержался также призыв к борьбе против всяческих уклонов от генеральной линии партии, к борьбе на два фронта: с механистической ревизией марксизма и с идеалистическими извращениями его. Говорилось и о необходимости развертывания беспощадной критики всех немарксистских установок в философии, общественных и естественных науках.

Если учесть, что в предшествующие годы редакция журнала «Под знаменем марксизма» считала одной из важных задач философскую критику учения Фрейда и фрейдизма в целом, то можно себе представить, какой участи был удостоен психоанализ и другие зарубежные теории на страницах этого журнала после того, как ведущую роль стал играть в нем М. Митин, обласканный Сталиным и наделенный особыми полномочиями по искоренению инакомыслия в науке. И действительно, журнал «Под знаменем марксизма» превратился в воинствующий орган, обрушивающийся на любые формы проявления инакомыслия не только в философии, но и в иных сферах знания от психологии до физики, от педагогики до математики.

В одном из номеров «Пролетарской революции» за 1931 год публикуется письмо Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма», направленное им в редакцию журнала. В нем Сталин выступил с критикой попыток некоторых теоретиков «протащить контрабандой» в научную литературу «замаскированный научный хлам». Троцкизм именовался им «передовым отрядом контрреволюционной буржуазии». В конечном счете, используя такие выражения, как «галиматья», «жульническое крючкотворство» и «головотяпство, граничащее с преступлением, изменой рабочему классу», Сталин призвал к непримиримой борьбе с «гнилым либерализмом» и с «троцкистской контрабандой» (Сталин, 1931, с. 3–12).

Начатая Сталиным кампания за политизацию и идеологизацию науки, за очищение марксизма от «скверны инакомыслия» не могла не сказаться на радикальном изменении отношения русских ученых к психоанализу. В философских, психологических и педологических журналах были спешно опубликованы редакционные статьи, в которых содержались призывы к максимальной идеологической бдительности на «научном фронте», к беспощадному разоблачению явных и замаскированных «классовых врагов в науке» (Итоги философской дискуссии, 1930, с. 15–24; Итоги обсуждения письма т. Сталина…, 1931, с. 1–14; О положении на педагогическом фронте, 1931, с. 8–11). В некоторых из них специально говорилось о недопустимости соединения «фрейдизма с рефлексологией» и недооценки «идеалистических фрейдистских извращений в педагогике» (Письмо т. Сталина и методологическая бдительность на идеологическом фронте, 1931, с. 2).

Одна за другой стали появляться авторские статьи, обвиняющие приверженцев фрейдизма в механицизме, меньшевиствующем идеализме, гнилом либерализме, троцкистской контрабанде. А. Варьяша обвинили в механистической ревизии диалектического материализма и в «прямом скатывании к психоанализу», назвав его наряду с Бухариным опасной фигурой. А. Залкинда как одного из руководителей «психоневрологического фронта» причислили к меньшевиствующим идеалистам, которые, по убеждению тех, кто придерживался сталинских указаний, вместо разоблачения всего учения Фрейда ограничился лишь отдельными критическими соображениями в его адрес. Одновременно все отчетливее стали раздаваться призывы к непримиримой борьбе с теми, кто разделял используемые в различных целях теории в психоневрологии, включая «фрейдизм с его психоанализом» (Таланкин, 1931, с. 15).

Вдохновленные установками Сталина на искоренение инакомыслия в марксизме, бдительные критики не оставляли без внимания ни одну работу, в которой хотя бы в малейшей степени высказывались одобрительные суждения по поводу психоаналитического учения Фрейда. Так, стоило в 1930 году появиться коллективному труду, в котором содержалась статья с позитивными оценками некоторых идей психоанализа, как сразу же после опубликования выше упомянутого письма Сталина данная работа подверглась суровому осуждению.