Психомодератор. Книга 1. Разделение

"Кто бы ты ни был, — мысленно обратилась Аврора к неизвестному архитектору кошмара, — я иду за тобой. И я не сдамся, пока не верну нас обратно в реальный мир". В ней пылал юношеский максимализм — то же самое обманчивое чувство всемогущества, что когда-то заставляло её верить в абсолютные решения и неизбежность победы добра. Эта вспыхнувшая уверенность могла в любой момент разбиться о скалы неизвестной опасности, рассыпаться, как хрупкое стекло под ударом молота реальности. Глубоко внутри Аврора это понимала, но сейчас позволила себе этот огонь решимости — потому что без него не было бы сил сделать даже первый шаг в окружающий их ночной кошмар.

Глава 3.1. Разум.

Капсулобус мягко остановился возле его дома — неприметного здания функциональной архитектуры, чье майя-покрытие в ночное время имитировала спокойную пульсацию глубокого синего цвета. Декарт вышел из транспортного модуля и поднял глаза к своему окну на седьмом этаже. Там было темно.

Он уже хотел войти в подъезд, когда его нейрофон завебрировал, сигнализируя о входящем сообщении. Декарт активировал приём, и перед его внутренним взором появился текст от Авроры:

"Завтра открывается "Зал Мнемозины" в восточном секторе между вторым и третьим городским кольцом. Ты упоминал, что интересуешься когнитивными технологиями. Составишь компанию? ~А."

Декарт не относил себя к спонтанным людям. Его график обычно был расписан на недели вперёд — исследования, самообразование, тренировки ментальных способностей. Отклонения от плана были редкостью.

"Зал Мнемозины" — новый развлекательный комплекс под покровительством титаниды памяти... Он действительно слышал о нем: уникальные игры и симуляции, направленные на улучшение мнемонических способностей через развлечение. С научной точки зрения, это представляло определенный интерес.

Однако он понимал, что не только академический интерес заставляет его сердце биться быстрее при мысли о новой встрече с Авророй.

"С удовольствием. Во сколько?" — ответил он, удивляясь своей готовности.

Зал Мнемозины оказался впечатляющим пространством, чьё майя-покрытие создавало видимость полупрозрачной конструкции, напоминающей гигантский кристалл, встроенный в склон искусственного холма. Внутри пространство разделялось на десятки уровней и секций, соединенных полупрозрачными спиральными лестницами и парящими мостиками, словно застывшими в воздухе потоками воды.

Декарт прибыл первым и ожидал на широкой платформе у входа, наблюдая за посетителями. Публика была разнообразной — от подростков с нестабильными, мерцающими майя-оболочками до пожилых людей со старомодными, но изысканными модификациями. От граждан с базовым рейтингом, чьи майи едва заметно мерцали белым, до элитных специалистов, окруженных золотистым ореолом высшего статуса.

Внимание Декарта привлек очередной парад человеческого тщеславия — Бестии с изящными кошачьими ушами и хвостами, перьями павлинов или чешуей, переливающейся в свете искусственных звезд потолка. Спектрали — самые утомительные, по его мнению — постоянно меняли свои лица и тела, подобно живым калейдоскопам, никогда не задерживаясь на одном облике дольше нескольких минут. Элементали шествовали мимо с волосами, имитирующими языки пламени, кожей с текстурой воды или песка, некоторые даже оставляли за собой следы искр или капель, исчезающих прежде, чем достигнут пола.

Шумная группа Цветных пронеслась мимо, их кожа и одежда пульсировали всеми оттенками спектра, отражаясь от хрустальных стен зала и создавая головокружительные эффекты. Флорианцы с волосами из лиан и цветочными узорами на коже чинно беседовали с Космидами, чьи тела были усыпаны крошечными звездами и планетарными орбитами, медленно вращающимися вокруг их силуэтов.

Декарт поморщился, когда мимо прошла пара Дефектосов с намеренной видимостью отсутствующих конечностей ( хотя на самом деле они и были ). Их лица были искажены асимметрией, которую они считали "художественным выражением". Недалеко от них группа Мемориков в идеально воссозданных костюмах девятнадцатого века вела оживленную дискуссию с кем-то, облаченным в римскую тогу.

Единственными, кто не вызывал у Декарта внутреннего отторжения, были Пуристы — люди, сохранившие свой естественный облик, лишь с минимальными улучшениями для здоровья или комфорта. Их было немного, и они держались особняком, словно экзотические животные в зоопарке современности.

"Зачем?" — думал Декарт, наблюдая за этим карнавалом самовыражения. — "Что заставляет их постоянно менять себя, искажать, перестраивать, словно природа создала их недостаточно совершенными?"

Он пришел к выводу, что всё это — лишь проявление глубинной человеческой неуверенности. Страх остаться незамеченным, раствориться в массе одинаковых лиц, быть всего лишь одним из миллиардов. Иронично, что сам Декарт стремился именно к этому — быть невидимым, неприметным, сливаться с фоном. Его майя была минималистичной, практичной, близкой к настоящему человеческому облику, с единственным отличием — слегка размытыми чертами лица, затрудняющими запоминание.

"У каждого свой страх," — размышлял он, — "и каждый справляется по-своему". Одни превращают себя в произведения искусства, чтобы скрыть внутреннюю пустоту. Другие постоянно меняются, боясь, что их настоящая сущность недостаточно интересна. Третьи создают себе искусственные недостатки, чтобы их совершенство не казалось пугающим. И все эти разновидности майя — лишь защитные механизмы от одиночества среди толпы.

Когда он увидел Аврору, поднимающуюся по лестнице к платформе, внутри него словно что-то озарилось. Она была одета в платье, меняющее оттенки от лавандового до серебристого при движении на ней это выглядело не просто стильно, а как-то...особенно.

— Привет! — она улыбнулась, приближаясь. — Я не опоздала?

— Точно вовремя, — ответил Декарт, чувствуя странное волнение, которое не вписывалось в его обычное рациональное мировосприятие.

Они вошли в Зал и сразу оказались в атриуме — огромном центральном пространстве, из которого расходились различные секции и уровни. В центре атриума находилась внушительная голографическая статуя Мнемозины — титаниды памяти из древнегреческой мифологии. Фигура постоянно трансформировалась, меняя позы и выражения, как будто живая, а вокруг неё кружились светящиеся символы и образы, представляющие различные аспекты человеческой памяти.

— Впечатляет, правда? — Аврора посмотрела на Декарта, и в полупрозрачных хрустальных стенах Зала Мнемозины отразилось ее персона, словно в калейдоскопе, дробясь на тысячи маленьких копий. — С чего хочешь начать? Здесь есть "Лабиринты воспоминаний", "Мост ассоциаций", "Сады имплицитной памяти"...

Декарт обвел взглядом галереи и платформы, наблюдая за посетителями, погруженными в невидимые для окружающих миры, создаваемые их нейрофонами. Бестии с кошачьими ушами застывали в странных позах, будто разговаривая с невидимыми собеседниками; Спектраль с постоянно меняющимся обликом совершал сложные жесты руками, манипулируя чем-то в своем персональном пространстве восприятия; пожилой Пурист с едва заметной майя-оболочкой улыбался, глядя в пустоту.

— Положусь на твой выбор, — ответил Декарт, удивляясь своей готовности отдать контроль. Он, всегда стремившийся минимизировать неопределенность, вдруг обнаружил в себе желание быть ведомым.

Она улыбнулась, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на удовольствие от его доверия, тонкая вспышка удовлетворения, которую его аналитический ум немедленно зафиксировал.

— Тогда начнем с "Моста ассоциаций". Это должно быть интересно для тебя.

Они подошли к полукруглой платформе с простым кристаллическим постаментом в центре, на котором мерцала полупрозрачная голограмма карты Зала. Аврора коснулась нужной секции, и система мгновенно отправила загрузочные протоколы на их нейрофоны.