Психомодератор. Книга 1. Разделение

— Веритас мемориа, фальситас диссольво, кларитас ментис! — её голос приобрел особую резонансную глубину, а руки совершили жест, словно она просеивала песок сквозь пальцы, отделяя зерна истины от плевел иллюзии.

Воздух вокруг существа заискрился, словно через него пропустили электрический ток. Стеклянные фрагменты его личины начали вибрировать с такой частотой, что их очертания размылись. Искаженные отражения в осколках замерцали и стали проясняться, обретая целостность и связность. Механическое сердце-часовой механизм замедлило свой лихорадочный ритм, шестеренки начали вращаться в гармоничной последовательности.

Монстр превращался — трансформировался на глазах, его угловатая форма плавилась, становясь более человеческой. Осколки срастались, стекло превращалось в плоть, и через несколько мгновений перед ними стоял обычный мужчина со смутно знакомыми чертами лица. Он посмотрел на Аврору с выражением глубокой благодарности и медленно растворился в воздухе, словно никогда и не существовал.

— Ты справилась, — в голосе Софии проскользнуло нечто похожее на одобрение, редкое в её обычно бесстрастных интонациях. — Многие в подобной ситуации поддаются панике, позволяют кошмару диктовать правила восприятия. Здорово, что ты воспользовалась “Мнемонической фильтрацией” — она даёт возможность отделять истинные воспоминания от ложных, созданных под влиянием травм или внешнего ментального вмешательства.

— Это было... существо из стекла? — спросила Аврора, чувствуя, как адреналин медленно отступает, оставляя после себя опустошение и странную ясность мысли.

— Нет, — покачала головой София, сканируя взглядом окружающее пространство, словно ожидая появления новых угроз. — Это была манифестация страха перед фрагментацией личности. Обычно такие проявляются, когда создатель мира боится потерять себя, распасться на части, когда его сознание находится на грани диссоциации.

Они продолжили путь через лабиринт изломанной реальности. Город вокруг них становился всё более искаженным и сюрреалистичным — здания изгибались под невозможными углами, словно застывшие в момент мучительного изгиба позвоночника; фасады домов покрывались пульсирующими венами и артериями, по которым текла не кровь, а жидкий свет. Асфальт под ногами трансформировался с каждым шагом: временами становился мягким и податливым, как живая плоть, засасывая ботинки, словно голодный рот; иногда кристаллизовался до алмазной твердости, отзываясь на каждый шаг мелодичным звоном.

Небо над ними, клубящееся и нестабильное, перетекало от пепельно-серых оттенков зимнего отчаяния до глубокого кроваво-красного закатного неистовства. Облака формировали причудливые узоры, в которых на долю секунды проступали человеческие персоны, искаженные немым криком, прежде чем снова раствориться в хаотической массе атмосферных завихрений.

На перекрестке двух улиц, где законы геометрии окончательно капитулировали перед безумием создателя этого мира, возвышалась массивная конструкция, которая словно прорастала из недр земли — гротескное сплетение ржавеющих металлических балок, витиеватых проводов, испускающих синие электрические разряды, и полупрозрачных органических трубок, пульсирующих в тревожном, аритмичном ритме. Вся конструкция слабо гудела на низкой частоте, вызывающей дискомфорт в костях черепа и заставляющей внутренние органы резонировать в болезненной симпатии.

— Что это? — спросила Аврора, не в силах отвести взгляд от этого архитектурного кошмара, хотя глубинные инстинкты кричали о необходимости бежать.

— Нервный узел, — ответила София, её голос звучал напряженно, с еле уловимыми нотами трепета. — Одна из ключевых точек этой реальности, нечто вроде синаптического перекрестка в нейронной сети мира. Если мы сможем дезактивировать его, это значительно ослабит контроль создателя над конструкцией, внесет диссонанс в симфонию его ментального диктата.

Воздух вокруг них сгустился, приобретая вязкость и металлический привкус на языке, словно атмосфера сама сопротивлялась их планам. Тени на стенах соседних зданий начали удлиняться, приобретая неестественные очертания, двигаясь против слабого рассеянного света.

Не успела София закончить свое объяснение, как из-за угла, словно материализовавшись из самого кошмара, вырвалась стая существ, отдаленно напоминающих собак. Но эти создания были извращенной пародией на животных — их личины состояли из переплетенных человеческих конечностей: рук и ног, которые изгибались и перекручивались в болезненных позах, отталкиваясь от земли множеством бледных пальцев. Там, где должны были быть персоны, располагались клубки мышц с хаотично разбросанными глазами и зубами. Они двигались с неестественной, тошнотворной грацией, каждое движение сопровождалось хрустом суставов и влажным шлепаньем.

Аврора мгновенно поняла — на этот раз контроль над страхом не поможет. Эти существа не были проекциями эмоций, которые можно развеять осознанием. Они были преднамеренно сконструированы, запрограммированы как агенты иммунной системы этой реальности, призванные атаковать и уничтожать чужеродные элементы.

— Бежим! — крикнула София, резко меняя направление, её движения обрели первобытную, почти животную стремительность.

Они помчались по боковой улице, где под тонкой пленкой реальности пульсировали полупрозрачные трубки, наполненные бледно-голубой жидкостью. Твари преследовали их со сверхъестественной скоростью — им, казалось, даже не требовалось касаться земли. Они скользили над поверхностью как призраки, оставляя за собой туманный след из обрывков снов и воспоминаний, сокращая расстояние с каждой секундой. Звук их движения напоминал тысячу шепчущих голосов, произносящих бессвязные мольбы и проклятия.

— Там! — Аврора указала на приземистое здание, отличающееся от окружающих конструкций своей грубой прямолинейностью и архаичностью. Его фасад был украшен выветрившимися каменными горгульями, а массивные двери из потемневшего металла казались непропорционально тяжелыми. — Может быть, мы сможем забаррикадироваться внутри!

Они рванули к дверям, каждый шаг отдавался звенящей болью в мышцах, каждый вдох обжигал легкие воздухом, который становился всё более разреженным, словно реальность пыталась задушить их. К счастью, двери поддались сразу же, с глухим протяжным стоном поворачиваясь на древних петлях. Оказавшись внутри, они захлопнули их и привалились спиной к холодному металлу, тяжело дыша, сердца колотились в груди, как загнанные птицы.

— Это не удержит их надолго, — выдохнула София, её обычно безупречная прическа растрепалась, на лбу выступила испарина. — Физический барьер практически бесполезен против психических конструктов такого уровня. Нам нужно что-то посерьезнее — ментальная структура, способная противостоять их вторжению.

Аврора огляделась, позволяя глазам адаптироваться к полумраку помещения. Они находились в просторном холле, который причудливым образом сочетал в себе элементы библиотеки и лаборатории — высокие стеллажи с древними фолиантами соседствовали с футуристическими приборами, чьи функции невозможно было определить с первого взгляда. Воздух был насыщен запахами старой бумаги, озона и смутным ароматом чего-то органического, но нечеловеческого.

В центре помещения, под куполообразным потолком с фресками, изображающими нейронные сети и созвездия, возвышалась модель человеческого мозга размером с небольшой автомобиль. Она была выполнена из прозрачного хрусталя и серебряных нитей, образующих сложнейшую паутину связей, внутри которой пульсировали и перетекали нити разноцветного света, словно мысли, визуализированные в трехмерном пространстве.

Снаружи послышался скрежет — сотни когтей и ногтей царапали металл двери, создавая звук, от которого волосы вставали дыбом, а кожа покрывалась мурашками. Через щели в старых дверных петлях начал просачиваться серебристый туман, медленно формируя на полу лужицы переливающейся жидкости.

— У нас мало времени, — произнесла София, её взгляд метался по помещению в поисках другого выхода или оружия. — Эти сущности не отступят. Они созданы с единственной целью — найти и уничтожить аномалии в системе.

Аврора закрыла глаза, позволяя внешнему миру на момент раствориться. Внутри неё поднималась волна первобытного ужаса — холодная и тяжелая, она затапливала сознание, грозя разрушить все защитные барьеры. Но вместо того чтобы привычно подавлять эмоции, как её учили годами, она сделала нечто противоположное — позволила страху проявиться полностью, ощутила его во всей его оглушительной интенсивности, позволила ему заполнить каждую клетку, каждый нерв, каждый синапс.