Пустоши Альтерры. Книга 2

— Надо будет комнату в мотеле снять, а вот на вечер и ночь… — он чуть сощурился, оценивающе глядя на напарника, — сам себя развлекай.

Вектор усмехнулся, сунул руки в карманы и чуть наклонил голову.

— Не сомневайся, найду чем заняться.

— Я к Поршу пойду. Выпить надо, да и про паренька рассказать, а то обидится.

— Берёшь с собой? — Вектор спросил скорее из интереса, чем в надежде получить положительный ответ.

Мрак хмыкнул, покачал головой.

— Не по размеру шапка.

— В смысле?

— В смысле, это для своих. В кабаке тут одни, в закрытых комнатах — другие, если тебя затащить, Порша только подставлю.

Вектор пожал плечами, совершенно не расстроившись.

— Да и ладно. Прохват хороший вышел, можно и пару жетонов в баре оставить.

Мрак одобрительно кивнул, проверяя, всё ли у него с собой.

— Вот и славно.

На этом и разошлись.

Мрак направился к административным зданиям, где его, возможно, уже ждал Порш, предвкушая спокойный вечер с надёжным собутыльником.

А Вектор, задержавшись возле броневика, ещё раз оглядел оживлённый двор форта, вдыхая смесь гари и лёгкой пыли, поднятой колесами караванов.

— Поищу пока груз на обратную дорогу — пробормотал Вектор.

Солнце уже клонилось к закату, а Илье наконец выпал шанс доказать Мраку, что работать на себя выгодно.

Глава 10, следователь

Месяц осел в пыли и грифельной крошке.

Сухой воздух резал горло, пропитывая лёгкие запахом бумаги и старого пластика. Первая неделя ушла на глухие, яростные проклятия. Вторая — на ломку: пальцы тянулись к прошлому, но оно захлопнулось, оставив его наедине с цифрами. На третьей он сжал зубы и разобрал систему.

За плечами остались горы бумажного мусора, километры плёнки, перечёркнутые диагоналями строчки. Мир сузился до коридоров, гудящих ламп, стола, заваленного графиками. Их линии рассекали хаос, словно скальпель разрезал больное тело.

Дни стали ритуалом. Рассортировать отчёты, вытащить суть, отбросить шелуху. Бумага шуршала, грифель скрипел, в плёнках бормотали застывшие во времени голоса. Раньше они сливались в хаотичный шум. Теперь проявлялись закономерности: паузы перед словами, одинаковые оговорки, повторяющиеся интонации. Под хаосом скрывалась система. Нужно было научиться её видеть.

Жилин заполнял новые сводки. Учился писать заново — не так, как в рейдах, где важнее была скорость. Буквы ложились на бумагу медленно, без спешки, без размытой формулировки.

Сначала строки выглядели рваными — в них жила усталость, раздражение. Глаза разбегались, пальцы двигались быстрее, чем следовало. С каждой страницей почерк выправлялся, находил ритм. Линии становились ровнее, буквы — чётче. Они пробивались сквозь хаос, как караван, упрямо идущий через песчаную бурю.

Марцин появлялся редко, всегда вовремя. Брал отчёт, вчитывался, задавал точные вопросы. В его взгляде скользило что-то похожее на одобрение, сказать наверняка было трудно. Иногда тишина затягивалась настолько, что казалось — ещё чуть-чуть, и мысли начнут звучать вслух.

Они сидели напротив друг друга, изучая графики, выстраивая связи, обменивались короткими репликами. Иногда обсуждали детали: как движется пыль в разные сезоны, почему в одних районах помехи появляются чаще, чем в других. Что сильнее давит на караванщиков — слухи или тёмные силуэты на горизонте.

— Если Рой предвещает не бурю и не пыль, значит, нечто другое, — однажды сказал Жилин, раскладывая карты. — И это «другое» ведёт себя слишком закономерно.

— Нам нужно больше фактов, меньше догадок, — отозвался Марцин, пробегая взглядом по столбцам цифр. — Караванщики фиксируют ощущения, не анализируют.

Жилин молча кивнул. Спорить не имело смысла — Марцин был прав. Числа, вот что действительно им требовалось.

Теперь он понимал их цену. В рейдах интуиция значила больше, но здесь, в архиве, цифры превращались в оружие. Он учился видеть в них закономерности: ритм исчезновений, схемы передвижений, циклы тревожных сигналов. Графики больше не были просто линиями — они рассказывали истории.

Работа захватывала, дни сливались, и только глубина теней за окном подсказывала, что ночь сменила день. Пальцы ныли, глаза краснели от тусклого света. Он не замечал, как всё ближе склоняется над столом, будто цифры могли прошептать ответ.

Внутри него сражались две силы. Одна жаждала добраться до сути, разобрать следы Роя по крупицам, выстроить закономерности, проникнуть в его суть так же, как некогда проникал в ландшафт пустоши, ориентируясь не по картам, а по интуиции и опыту.

Следствие тоже было боем — невидимым, скрытым за страницами отчётов и голосами допросов. Здесь требовалась та же внимательность, что в рейде, где ошибка стоила жизни.

Вторая часть души задыхалась. Мозг работал с цифрами, а тело скучало по рёву двигателей. Время среди бумаг оседало тяжестью. Вячеслав ловил себя на том, как пальцы бессознательно водят по столешнице, будто переключая передачи на коробке старой фуры. Выходя на улицу, искал в воздухе терпкий, горький запах пироцелия — запах дороги, свободы, движения. Но вокруг был только пыльный, застойный воздух административных кварталов.

Каждый вечер закрывал глаза и слышал пустошь. Гул моторов, короткие переговоры по радио, скрип бронированных дверей. Мир, в котором существовал по-настоящему. Здесь, в Гильдии, каждый шаг был приглушённым, каждое движение — выверенным. Даже эмоции казалось, следовало выдавать дозировано.

Он понимал: его держат в тени не просто так. Важный козырь нельзя разменивать по мелочи. Ещё не время выходить в поле. В картине оставались пробелы, не хватало ключей. Чем глубже он погружался в суть Роя, тем яснее становилось: рано или поздно придётся вырваться из этих стен.

И вот тогда две части сойдутся в единое целое.

Следователь и караванщик. Аналитик и воин. Тень и охотник.

Ночь выдалась холодной, затянутой низкими тучами, давящими на город. В узком кабинете, среди стопок бумаг и плёнок, пахло пылью, чернилами и усталостью. Жилин сидел за столом, склонившись над отчётами, десятки страниц скользили сквозь пальцы.

Дверь открылась тихо. Марцин вошёл не торопясь, поставил на стол тяжёлую бутылку настойки. Без слов разлил по стаканам, сел напротив. Лёгкий звон стекла, первый глоток — жгучий, отрезвляющий. Разговор завязался сам собой, словно тень, скрывавшаяся в сознании, наконец обрела голос.

— Тебя ничего не тревожит в этих бумагах? — Марцин поддел пальцем один из отчётов, нахмурившись.

— Всё тревожит, — хмыкнул Жилин. — Чем больше читаю, тем больше вопросов. Будто хожу по кругу.

И правда, что-то было не так. Нечто неуловимое, тонкое, едва заметное. В отчётах слишком много логичных объяснений, слишком много «совпадений». Караванщики говорили о бурях, сбоях приборов, странных звуках — но не видели самого Роя. Все зацепки рассыпались, как песок сквозь пальцы.

Марцин разложил перед собой несколько страниц.