Путь

Доктору полегчало, да ещё наконец-то принесли заказ — компот и булочку. В эту минуту он почувствовал, что зверски голоден, и тут же набросился на нехитрую еду. Кончено, он сочувствовал Атталу, да и Берету сопереживал — всё-таки работа на себя хоть и сложная, но доставляет больше удовольствия, чем отработка на дядю при полном контроле и подчинении. Впрочем, каждый выбирает сам, подумал Доктор, откусил половину булки и запил кусок со счастливым видом. Алекс был счастлив!

Серьёзные мужчины ещё немного пообщались, допили, доели и разошлись. Валера направился в кабинеты герусии, а Александр решил забежать домой, раз уж был у себя в Ахее.

**

Ещё ранним вечером или поздним днём, как можно описать время в районе четырёх часов, Алекс подъезжал к своей филе. Причём, первый раз в жизни за рулём мобиля! От этого события удовольствие переполняло его ещё по дороге, когда он, насвистывая старичков «Кассейбиан», крутил руль, бесшумно мчась на электромобиле по трассе, ведущей из Афона через Аргон и Лаконию в Мессену, размышляя по дороге в своё удовольствие.

Мобиль, конечно, удобное средство передвижения, жаль, что дорогой по стоимости и весьма затратный в эксплуатации. Все полисы были так или иначе привязаны к «Пути», получая от него весь проходящий трафик, в том числе и электричество. Но маги* (маглевы) требовали так много энергии, что порой жители получали всего тридцать процентов от нормы, да ещё по завышенным тарифам, которые постоянно росли. Поэтому большие холодильники могли себе позволить лишь состоятельные люди, а кондиционеры — только сущие богачи. Да что там, электрочайники то были не у всех. А уж о постоянных зарядках мобиля и говорить не стоит. Его ликейской зарплаты точно не хватило бы. Конечно, можно было купить солнечную плёнку на крышу, но она, парни говорили, легко пылится и выходит из строя, даже просто помыть нельзя — можно испортить. Малака! Никак учёные не могут повторить допотопные технологии. А управдом как-то рассказывал… Кстати! — Алекс горделиво захохотал про себя. — Вот этот толстожопый пердун вытаращит глаза, когда увидит, что Доктор въезжает во двор на мобиле! Вот обосрётся от зависти!

Алекс заулыбался и помчался быстрее, представляя картины одна другой радужнее: как он небрежной походкой проходит мимо этого засранца и что-нибудь этакое ему говорит. В таком благодушном настроении через некоторое время Александр уже пылил по знакомым улицам, ощущая на себе удивлённые взгляды прохожих и изредка махая рукой знакомым. Несмотря на то, что он жил в кампусе не с самого рождения, а лет с одиннадцати, он знал многих, как и они его. Одноклассники, одногруппники, студенты, их родители, друзья, товарищи, знакомые, пациенты и те, что из разряда «на лицо знаю, здороваюсь, но как зовут, не вспомню», попадались по дороге. Некоторые удивлялись и потом долго смотрели вслед, другие махали рукой и делали вид, что не произошло ничего необычного, третьи бубнили что-то себе под нос, а остальные просто не обращали внимания. Они были разными людьми, но их объединяло одно — всем им было наплевать на Александра и всю его жизнь, поэтому уже через пару минут забывали о нём, погружаясь в рутину своих бегущих по кругу мыслей и забот.

А он, окрылённый успехом, по дороге к своей квартире решил заехать к дяде Гаспару и тёте Гаяне. Давно он что-то у них не был, да и их прошлое приглашение как нельзя кстати всплыло в памяти. Купив букетик цветов и литровую бутылочку красного вина, он завернул к ним. Старики обрадовались: Гаяне засмущалась и даже прослезилась, принимая подарок, а дядя Гаспар тут же повесил на дверь табличку «Закрыто», отставил в сторонку вино, купленное Алеком, спустился вниз, в погреб, и принёс оттуда графинчик с тёмным коньком или бренди, сразу и не разберёшь.

Напиток оказался таким приятным и душевным, что парень засиделся у стариков до поздней ночи, с удовольствием слушая рассказы о маленьком себе, о своём молодом отце, с которым он нынче редко виделся, да и раньше не особо часто. Вскоре хозяева начали вспоминать о событиях из собственной жизни, и путь повествования плавно перешёл к их детям. У Гаяне с Гаспаром было четверо взрослых уже ребят, которых Алек никогда их не видел, а тут выпили крепкого напитка, расслабились и понесло их на те самые застольные беседы пожилых людей, поднимающих наверх драгоценные пласты прошлого, ворошащих труху былых событий и незаметно меняющих саму паутину памяти.

— Я родила ему первого в семнадцать лет, мы назвали его Иглесио, в честь моего кумира юности — Иглесио Карнавальо, ты слыхал о таком? О! Божественный голос, я дважды была на его концертах, а однажды мы с девками даже…

— Моя дорогая Гаянэ, свэт моих очэй, расскажи парню интерэсное щто-то, а не про твои хали-гали! — поднял вверх бокал Гаспар, выпил из него глоток и снова откинулся в мягкое массажное кресло. — Начала про дэтэй, так нэ скачи по карнавалам, а так и скажи — у нас два сына и ровно столько же дочь. Старшего зовут так-то, остальных так-то. Нэ знаэт Алек этого петуха-певца-танцора, зачем ему твои истории?

— Ай, тебе лишь бы перебить, — махнула рукой Гаяне. — Дай мне дорассказать мальчику про концерт, ему точно будет интересно, какие они раньше были. Нынче таких днём с огнём не сыщешь!

— Куда ему это?! — спорил с ней Гаспар, — Где ему это надо?! Зачем сорить бэседу тем, что нэ интэрэсно человэеку, а? Скажи ей, Алек, дорогой!

— Дядя Гаспар! — вдруг вклинился в их спор Алекс. — Тётя Гаяне, можно я у вас спрошу, что мне будет интересно услышать, а вам — рассказать мне? А? Чтобы без споров…

— Канэшна! — снова поднял вверх бокал хозяин дома и ещё чуток выпил. — Вот так и надо! Вот это мужское слово, маладэц! Спращивай, нэ стэсняйса, дарагой.

— Я бы тогда хотел узнать про ваших детей. У вас же их четверо…

— Четверо, да.

— А как вы любите стольких детей?

Гаспар с Гаяне непонимающе переглянулись.

— Ну, я имею в виду, ведь нельзя их всех любить абсолютно одинаково. Значит, кого-то меньше, а кого-то больше, что ли? То есть, есть какой-то не очень любимый ребёнок, или как?

— Зачем нэлюбимий? Нэт никакой нэлюбимих! — даже потряс головой Гаспар.

— Так, а как тогда вы их любите? — повторил Алек свой вопрос.

— Так и любим. Они же все разные! — тоже не поняла Гаяне.

— Ну и что?

— У тебя просто детей нет, ты не до конца понимаешь это чувство. Нельзя любить одинаково разных людей. Ты же понимаешь? Нет? Не понял? Тогда, тогда… вот смотри, я приведу тебе пример, — тоже сделала глоток из бокала тётушка и на пару секунд задумалась. — Скажи, ты любишь сестёр?

— Сестёр? — недопетрил* (не совсем точно понял смысл вопроса) Алек.

— Да, сестёр.

— Люблю.

— А ты любишь мать?

— Ну… люблю, а причём тут это?

— Согласись, что сестёр ты любишь, как сестёр, а мать — как мать, да ведь?

— Ну, как бы да…

— И так ко всему на свете нужно относиться, — легко произнесла она. — Мы любим Иглесио или Азата…

— Второго сына я назвал Азат, в чэсть дэда! — снова поднял бокал Гаспар, потряс головой и совершенно законно выпил за деда.

— Или девчонок — Франческу и Милену…

— Милена — в чэсть бабки моэй, — подлил из графина Гаспар, прищурился и показал на напиток. — Хорош? Пятнадцать лэт в дубовой бочке стоял и ещё стоит. Много. Бочка целый.

— Ничего, что я говорю, когда ты меня перебиваешь? — недовольно продолжила Гаяне. — Так вот мы любим всех, но по-разному. Только я — детей, а Гажо, по всей видимости, коньячок свой! — она показала на Гаспара, и Алекс впервые в жизни услышал домашнее имя, которым жена называла мужа.