Путь

А дальше как накатило — возник захлёбывающийся в крови, бьющийся в агонии Симон Вуйчик, падающий без головы Витя Комар, разлетающийся затылок бармена, взрывающуюся грудь Конти, бледное лицо с синим затылком лежащего в гробу Ваньки Котлина, которого Доктор успел посчитать своим другом. Месть, месть, месть… Вот они, подлинные лики мести, этой случайной попутчицы судьбы.

Простить — это быть выше. Не разрушать, а созидать! И как он этого не понимал раньше? Месть страшна, ибо она засасывает сначала по щиколотку, вроде несерьёзно, но постепенно топит в своей трясине человеческие души по самую макушку. Злость приводит к болезням, а гордыня затмевает глаза, так люди говорят. Зачем умножать страдания в этом мире, если можно их уменьшать? Ведь не так сложно было простить человека, а?

— Сложно, сложно! — парировал внутренний голос. — Он пользовался своим положением и портил всем жизнь! Слабый бы простил, а сильный — ответил так, как у нас поступают, — вспомнил он Ганзу, Аттала, Ильсида и свою нынешнюю жизнь. — Он был говнистый человек, нехороший! И получил своё!

— Так что теперь, убивать за это?! — взорвался Доктор и стал орать сам на себя про себя. — Я лично недавно говорил, при всей Ганзе, что месть — это удел слабаков, а не победителей. И что теперь получается? Что я вывернулся? Сам себя обманул?

Гадливое отношение к самому себе, несоразмерность деяния и воздаяния давила на мозг и поедала изнутри. Совесть мучилась до тех пор, пока не вспомнилась комната с яблонями и грушами за окном и назидательный голос Ильсида:

— Кащей тебе скидок не даст и житья тоже! Он злой и память у него хорошая — запомни это! Принимай меры и выводи из игры как можно скорей! Или ты его, или он тебя! — формировал Алекс свою память, домысливая в ней то, чего не было, и даже меняя местами причину и следствие, потому что Ильсид беседовал с ним не до, а после речи Алекса на Большом Совете. Да и управдом никакого отношения к Кащею не имел. Но это было уже неважно, ибо теперь воспоминание Александра изменилось, что и после продолжалось неоднократно.

— Даже Ильсид сказал, что нужно действовать. Просто управдом попал не в то время и не в то место. Он совершенно случайно вписался в неприятности, как говорит Бо.

Тут воспоминание о девушке придало ему энергии, Доктор прицокнул, словно очнулся, и заметил, что свернул с освещённой тропы в свой тёмный двор, тускло встречавший его одной лампой на пять подъездов.

«Экономика должна быть экономной», — повторил Алек слова управдома, дернул ручку двери в подъезд, перевёл взгляд на прибитую бумажку, на который было написано «Осторожно! Окрашено!», и только потом почувствовал липкое ощущение на руке. Словно пытаясь смахнуть слизняка, он протёр правой ладонью левую и понял, что испачкал в краске обе руки.

— Гамота тебя за ногу! — в очередной раз сматерился он, хотя раньше — никогда.

Пришлось ещё раз браться кончиками пальцев за ручку двери, открывать, проскальзывать внутрь, в тёмный подъезд, подходить к своей двери и материться ещё раз, ибо ключ находился в переднем кармане новых брюк. Достать его без риска запачкать ткань, было невозможно. Чертыхаясь, он всё же, как мог, осторожно залез в карман и вытащил ключи. Открыв дверь и включив локтем свет, он, наконец, смог рассмотреть, что с ним приключилось.

Во-первых, его ладони были раскрашены в красный цвет. Во-вторых, брюки, в которых он намеревался завтра ехать, оказались испачканными в нескольких местах, да и модный пиджачок тоже: на рукаве, у кармана и лацкана каким-то образом. Он горестно выдохнул, локтем открыл дверь в ванную комнатушку, включил воду и поглядел себе в глаза, признаваясь, что хуже всего было в-третьих — в квартире было чисто.

То есть управляющий выполнил поручение своего жильца в точности, наняв человека для уборки квартиры и покрасив подъезд. Это словно подливало масло в воду из-под крана, не давая ладоням очиститься. Намыливая и смывая, намыливая и смывая, он окрашивал воду в цвет крови, но краска стиралась медленно, слоями. Доктор повторял утомительную процедуру раз за разом, произнося про себя:

— Как жить с этим? Как с этим теперь жить?! Как теперь жить? Как?

*

Хмурым дождливым утром невыспавшийся Алекс вернулся на Ахейский узел, припарковал мобиль в пульман-паркинге, вышел на платформу подышать свежим воздухом и вдруг с удивлением обнаружил там Юджина с большой дорожной сумкой на колёсиках.

— Юдж? Вот это встреча! Ты куда собрался? На море отдохнуть? — окликнул он его издалека.

— О! Какие люди! — бросился к нему обрадованный Юдж. — Алекс, что с тобой! Не узнаю! Ты как успешный коммерсант! Свитер, сумка дорогая, штиблеты надраены!

— Так я и есть коммерсант, строительством решил вот заняться, а то сколько можно хернёй маяться! — пожал протянутую руку Доктор и приобнял друга, похлопав его по спине. — А ты чего такой нарядный, на отдых, что ли? Куда решил сгонять?

— Не, дружбан, уезжаю я. Уезжаю навсегда.

— Как навсегда? Куда? — ошарашенно остолбенел Алекс.

— Ещё не решил. Но уже продал комнатёшку свою, рублы на счёт закинул, ручную кладь с собой и погнал по Союзу-батюшке. Может, в полисе каком осяду или в наукограде, квалификация позволяет, а может, по миру подвигаюсь — сам ещё не знаю.

— А что ты так? Внезапно как-то.

— Да ты знаешь, давно уже хотел так поступить. Всё достало! Это раз! И ликей, и моя погасшая любовь, и наши унылые коллеги алкоголики, да и ты смотался. В общем, решил начать новую жизнь. Всё! Амба! — разошёлся Юджин.

— Я рад. Ну а что тогда два?

— Не понял?

— Ты сказал, что всё достало, и это раз. А что тогда — два?

— Два? Да как сказать… не знаю, — цокнул Юджин, покрутил головой и как-бы нехотя продолжил. — Видишь ли, тут я ночью проснулся, стих написал и уснул, а утром встал, прочитал и что-то понял. Как щёлкнуло. Вот тогда и решился, что пора. Хватит ждать, нам с тобой по тридцать лет, нужно или искать себя, или создавать.

— Это двояковыпуклый процесс, — заумничал Доктор.

— Сам ты двояковыкуплый…

— Выпуклый…

— Выкуплый… — не смог выговорить и широко улыбнулся Юдж. — Да хоть амфифильный. В общем, надеюсь, что не пропаду, себя создам или найду. Хоть, признаюсь, будет мне тебя не хватать, дружбан. Очень! Мне нравилось, как мы с тобой за всё — от атома до галактики могли обсуждать долгими вечерами и запивать это дело пивком, — похлопал он себя по пузику.

— И мне, Юдж, и мне! — от избытка чувств даже приобнял его Алекс. — Ну, а что за стихи ты написал, раз они тебя с места сдёрнули?

— Стихи?

— Ну, ты сказал, что написал какие-то стихи и что-то понял…

— Да так! Ой, вон, смотри, маг уже тянется, сейчас будет здесь. У тебя какой номер вагона?

— Первый, а у тебя?

— Восемнадцатый.

— Вот и жизнь нас по разным пульманам рассадила, Юджин, — подал руку на прощание Алекс, наблюдая, как маглев быстро и плавно приближается к перрону.

— Главное, что движемся в одном составе, мой друг, — ответил на рукопожатие немного грустный Юдж. Он уже повернулся было, чтобы пойти дальше, в свой восемнадцатый вагон, как его окликнул голос.