Радуга в сердце

– У вас предки дома? – спрашиваю обоих. – Мне помыться нужно, а ещё лучше вещи постирать. Боюсь, если таким нарядным в Город поеду, меня менты примут. Я помоюсь у вас?

– Да конечно, братан! Фигли ты спрашиваешь? – тут же отвечает Макс, а Ксюха продолжает:

– Ага, вы сейчас уйдёте, а мне это всё убирать? Нет, так не пойдёт. Давайте уберёмся вместе, а потом идите хоть мыться, хоть что хотите делайте там.

Мы с Кондратом переглядываемся и, как по флажку, стартуем на выход. Деваха где-то там снова вопит, а мы снова хохочем как придурки.

– Думаешь, свалит? – отдышавшись и отсмеявшись до колики, любопытствую я.

На улице хмуро, снова моросит слегка и довольно прохладно, особенно в мокрой едва ли не насквозь футболке. Но я собираюсь шмотки у Макса одолжить, всё равно мои не высохнут до вечера. Надо будет тогда и бомбер стрельнуть заодно.

– Неа, – уверенно отвечает он и распахивает подъездную дверь.

– Да свалит, по-любому, – возражаю сам себе под нос.

Мы уже поднимаемся по залитой какими-то помоями лестнице, невольно изучая их состав рассеянным взглядом.

– Не свалит, – усмехается Кондрат, шагая, как и я, через ступени. – Б**, чё за… – ругается, похоже, во что-то всё-таки вляпавшись.

– Оба-на, интрига! – возвращаю я приятеля к теме, заодно и обогнав, пока он заковырялся. – Интересно, чего ты ей такого наобещал, что она на этот отстой подписалась?

– Что разрешу с тобой мутить, – внезапно отвечает он и, с абсолютно невозмутимой рожей, вскидывает на меня глаза.

Я же, споткнувшись, едва успеваю схватиться за перила.

Неужели знает?

– Э, ты чё застыл, я ж шучу! – тянет он свою коронную лыбу. – Не очкуй, малыш, в обиду не дам!

Если честно, юмор у Максона дебильный. И когда он вот так юморит, мне жутко охота втащить, хотя и прекрасно знаю, что это он меня, скорее, ушатает.

– Ну а серьёзно? – спрашиваю, завершая восхождение, что после вчерашнего, надо признать, далось с трудом.

– Пообещал с упырём одним разобраться, – поясняет Кондрат, уже ковыряясь в замочной скважине.

Мы вваливаемся в Кондратьевские хоромы, и я сразу направляюсь в душ. На ходу кричу, чтобы Макс нашёл мне что-нибудь напялить. Обещаю вернуть его вещи в обмен на выстиранные мои.

Минут пятнадцать я полоскаюсь, пытаясь содрать с себя въевшуюся в поры вонь. Затем натягиваю вчерашние труселя и уже собираюсь выйти, как вдруг в ванную комнату врывается Кондрашка и слёту утыкается мне в плечо. Я ошарашен, но больше оттого, что она рыдает.

– Что случилось, Ксю?

– Это всё он… – мямлит она. – Не говори Максиму…

Зачем-то глажу её по волосам, наверное, инстинктивно. Мне нравятся такие длинные мягкие волосы, как у неё. Правда, сама Ксюха, повторюсь, мне не нравится от слова «совсем». И это не потому, что она уродина – на самом деле, симпатичная деваха – а просто потому, что она вылитый Макс.

– Слушай, но он же и так всё узнает, он видел, как ты пришла? – шепчу ей в ухо. – Что случилось-то, можешь толком объяснить?

Она отрывается от моего и без её слёз мокрого тела и поднимает свои «Максовы» глаза.

– Это Кит, – шмыгает носом. – Он опять ко мне приставал!

– Да скажи ты всё Максу! – раздражаюсь я при одном только упоминании этого гада. – Он по рогам ему надаёт, и проблем не будет!

– Нет, он не должен об этом знать! – снова хнычет Кондрашка, прильнув обратно.

– Да почему? – не понимаю я.

А в голове вертятся совсем другие мысли. Как объяснить-то… Невольно вспоминается наша прощальная ночь на кухне…

Ты, наверное, думаешь, что я какой-то извращенец, или что она всё-таки привлекает меня как девушка, но это совсем не так. Честное слово, сам не знаю, что с собой делать. И очень не хочу, чтобы это заметила она. А потому – старательно заговариваю бедолаге зубы, успокаиваю и пытаюсь сообразить, как бы отделаться поскорей.

Но не сразу дошедший смысл её слов срабатывают будто детонатор.

– Что-что? – переспрашиваю я. – Он тебя шантажирует?

– Да! Ты не понял, что ли? Он нас заснял у тебя на квартире, тогда, помнишь? И теперь говорит, что если я ему не дам…

Она не успевает договорить – я сгребаю в охапку покоящиеся на стиральной машинке ключи с телефоном, пулей вылетаю, бегу к Максу в комнату, хватаю из его рук тряпьё и, на ходу одеваясь, выскакиваю из квартиры в натянутых наспех кедах.

Кондратьевы оба что-то посылают мне вслед. Пофик. Сами там как-нибудь разберутся. А Никитоса я сейчас…

**

Наткнувшись на закрытую дверь, я понимаю, что всё это глупо. Наверняка, Олень- урод уже домой свалил. Разблокирую экран, начинаю листать список контактов. Мы с ним даже созваниваемся раз в сто лет… Нахожу, нажимаю вызов.

Но тут сверху начинает верещать какая-то бабка. Жил здесь три года, а её впервые вижу. А она моросит так, будто испокон веков здесь была. Кричит, короче, что мы алкаши и наркоманы, мешаем спать ей ночью, что пойдёт в ментуру настучит сейчас, и нас всех непременно посадят. Я сначала поддакиваю, мол, и отрубят головы. А потом просто извиняюсь, однако получаю хамство в ответ.

А ещё говорят, что это молодёжь нынче некультурная…

Короче, от бабки я утекаю обратно к подъезду. Тем более, что начался нормальный такой ливень, а на мне только футболка, правда жёлтая, как я ненавижу, и спортивные Максовы трико.

Стою под козырьком, жду, пока обнаглевший возьмёт трубку. Но внезапно из подъезда вываливается сам Никитос.

– Чё звонишь? – лениво бросает он, и я, случайно выронив телефон, хватаю говнюка за грудки.

– Слышь, чё ты там за видео записал, а? – сразу перехожу на понятное ему наречие. – Оборзел, Олень? Может, чё попутал?

– Ты взбесился, Радуга? Ты о чём вообще?

Не долго думая, даю ему в морду. Он уворачивается – и получается вскользь. Тут же пропускаю толчок в грудь и, спотыкнувшись обо что-то, лечу с приступка вниз и разбиваю в кровь локоть, а Никитос из положения сверху заряжает мне берцем в бок.

– Вы совсем?! – воет внезапно нарисовавшийся Макс. – Олень, ты чего Радугу пинаешь?

Прикольно звучит, поржу как-нибудь позже. Воспользовавшись паузой, я живо поднимаюсь и только собираюсь «продолжить разговор», как резкая боль заставляет поостыть и взять незапланированный тайм-аут.