Распыление. Дело о Бабе-яге

– А маги, всё равно себе весь гонорар заберут.
– будто подслушав мои мысли, пробурчал Обрез.
– Скажут, что это они и Мать, и драконов ейных завалили. А нам - шиш с маслом.

– Путь только попробуют.
– я поднялась.
– Я им все кишки вырву и на гольфы пущу.

Глава 6

Иван

...В городе стояла удушающая жара, и это было непривычно. У нас в Москве давно научились контролировать погоду... Пока забрал с почтовой станции багаж да отыскал постоялый двор, вымотался окончательно.

Лумумба сидел у распахнутого окна в удобном плетеном кресле. Благородные кудри его обдувал прохладный ветерок, а ноги, в щегольских сапожках из кожи химеры, покоились на мягком пуфике.

Время от времени учитель подносил к губам хрустальный бокал. Глаза его были полузакрыты а движения полны праздной неги.

За креслом, изогнувшись в подобострастном поклоне и нашептывая что-то на ушко его сиятельству, пребывал напомаженный, благоухающий гвоздичной водой, управляющий гостиницы.

Эта парочка, являя собой довольство и благолепие, окончательно пошатнула мою веру в разумное, доброе и вечное.

С грохотом побросав сундуки и нарочито пыхтя, как паровоз, я упал на диван рядом с неубранным еще, накрытым кружевной салфеточкой столом, налил полный стакан воды и выхлестал залпом.

– Стажер!
– обрадовался наставник, будто только что меня заметил.
– Как быстро ты вернулся. А мы тут с милейшим Аполлоном Митрофановичем городские сплетни обсуждаем. Прелюбопытная картинка получается... Да ты кушай, пока не остыло.
– он кивнул на блюда под серебряными крышками.
– Отведай супчику: райское блюдо! Курочка домашняя, нежная - м-м-м... А какая здесь осетрина, Ваня! За такую осетрину и душу не грех продать.
– он посмотрел на свет сквозь бокал.
– Не говоря уж о коньяке. Вы меня не обманываете, милейший?
– он повернулся к управляющему.

– Никак нет-с. Не обманываю. Сей напиток производят у нас в городе, на заводе господина Дуриняна. Особые технологии, так сказать-с.

– Прекрасно!
– восхитился учитель.
– Просто замечательно! Что характерно: раньше, до Распыления, никакие технологии такого букета не давали. Только по старинке: бочки, купажирование, выдержка...

Дальше я не слушал. После предложения угощаться я как-то сразу подобрел, простил учителя за праздность и тоже преисполнился благости. Супчик оказался и вправду мировой - не знаю, в чем тут дело. Может, куры здесь более породистые, чем у нас.

Душистый хлеб хрустел снаружи и был мягок внутри, осетрина, как и обещал Лумумба, оказалась ароматной и прозрачной, аки розовые лепестки, и таяла во рту.

Через полчаса неторопливой беседы с Лумумбой управляющий наконец-то усмотрел возможность испариться, сославшись на необходимость подготовки второй комнаты - для меня. А я, насытившись, стал оглядываться.

В глаза бросалась нарочитая роскошь новой нашей обители. Полосатые, в розочках, обои, зеркала и картины в тяжелых рамах, обивка мебелей и портьер - всё выдержано в золотых и пурпурных тонах. Ванная комната облицована каррарским мрамором - поддельным, я так понимаю. За то само корыто - рассчитанное, по меньшей мере, на левиафана, чугунной ковки, и на роскошных львиных лапах впечатляло... Коврик на полу - и тот был пурпурным, с золотой окантовкой. Как его, барокко мать его за ногу рококо. Я всерьез обеспокоился.

– Бвана, во сколько нам эта роскошь обойдется? Месячный оклад за сутки? Чем вам вдруг так разонравились обычные нумера для командировочных? Клопы надоели?

– Не ной.
– отмахнулся учитель.
– Пока я сюда шел, подумал, что лучше не афишировать, кто мы такие. Не будучи агентами, мы скорее выйдем на поставщика пыльцы. А это, как ты понимаешь, требует большего размаха, нежели могут себе позволить скромные служащие.

– Дак нас Шаробайко видел. Он же в курсе.

– Он будет молчать, это и в его интересах. Подумай: заезжее начальство сильно понижает его в статусе. Ему это не с руки - перекрывается путь к казенной кормушке.

– Он же плакался, что в казне ничего нет.
– честно говоря, иногда я любил включить дурачка. Просто, чтобы взбодрить драгоценного учителя. Не дать ему расслабиться окончательно.

– Деньги просто разворовали, обычное дело. Такова натура человеческая: брать то, что тебе не принадлежит.
– Лумумба, поднеся бокал к глазу, посмотрел сквозь него на меня, и подмигнул.

– Вы ж не берете.

– Для воина великого племени самбуру это является единственно возможной линией поведения. Мой отец, великий вождь М'бвеле Мабуту, всегда говорил: - не воруй, сынок. Руку отрежу.

– Так и что у вас за идея?
– я зевнул. Глаза слипались. Жара, жужжание мух, негромкое чириканье, доносящееся через окно - всё навевало сонное оцепенение.

– Представимся публике гастролерами.
– от голоса начальника я встряхнулся.

– Это как?

– А так: маги мы с тобой не из последних, а Пыльцы здесь хоть отбавляй... Ты погляди на этот коньячок!
– он протянул мне пузатый бокал.
– Да нет, пить не нужно - всё равно не оценишь, лучше понюхай. Чуешь? Авторитетно заявляю: ни один доморощенный коньячный спирт ТАК не пахнет.

– А что пахнет?

– "Курвуазье", разлива тысяча девятьсот семьдесят третьего года.

– Именно семьдесят третьего?

– Именно.

Я напряг извилины.

– Так это же...

– Правильно. Может, где-то еще и сохранилась крошечная партия оригинала, но, смею тебя заверить, друг мой: за бутылку "Курвуазье" семьдесят третьего года можно купить этот городишко вместе с потрохами, то бишь, с жителями.
– учитель, отобрав у меня бокал, сделал маленький глоточек.
– И какой отсюда следует вывод?

– Волшебство?

– Разумеется. Сидит на заводе господина Дуриняна маг с хорошим воображением, делает глоток оригинала, затем нюхает Пыльцу, и - вуаля.

– Сразу в бутылках.

– Именно!
– начальник пружинисто вскочил и хищно прошелся по комнате.
– Так что мы, друг ситный, нынче не старший оперуполномоченный майор Базиль М'бвеле со стажером, а Великий Заклинатель, Проводник в Другие Миры, унган Вася Лумумба. С ассистентом.

– И что изменилось?
– опешил я.
– Мы же, вроде как, они и есть...
– учитель закатил глаза.