Рим. Новый Порядок. Том 1

Я начал с основ:

— Стоицизм признаёт универсальный Логос, — сказал я, обходя взглядом аудиторию. — Это концепт природного порядка, признанный нами через богов. Для одних Логос — абстракция, для других — личность. Именно эта трактовка делает людей уязвимыми для христианских сетей, которые утверждают, что Логос есть личность. Но подумайте сами: Логос, как закон вселенной, не может быть личностью. Этому противоречат известные вопросы в философии.

Я решил перечислить то, что ставит в затруднение утверждения Логоса, как личности. Некоторые из философов согласно кивали, другие выглядели задумчиво. Я чувствовал, что задел ключевую точку. Это важный момент, но для меня лишь повод. Оставить его полностью без внимания, невозможно. На самом деле, пусть каждый решает как хочет. Хотя абстрактный концепт мне удобнее.

— Однако, — продолжил я, подняв руку для привлечения внимания, — в чём смысл абстрактного концепта, если он не имеет практического выражения? Мы видим Логос в природе, но государство не может существовать по законам природы. Это другой порядок. И вот здесь появляется важный вопрос: как сделать так, чтобы государство отражало Логос?

В зале раздался шёпот, но я продолжил, не дожидаясь, пока меня прервут:

— Каждое государство видит порядок по-своему, и это — ошибка. Поскольку Логос универсален, порядок должен быть универсальным. Разнообразие государств противоречит законам Логоса. Логика универсального порядка ведёт нас к одному выводу: должно быть одно государство, один порядок. И этим государством является Империя. Концепт универсального порядка.

Кто-то выкрикнул из зала:

— Но как это связано с Логосом?

Я улыбнулся:

— Империя связана с Логосом через Императора. Император — это мост между абстрактным мировым порядком и его практическим выражением. Он не просто правитель. Он понтифик универсального Логоса. Как правитель-философ, он соединяет законы вселенной с законами общества. Это и есть та идея государя-философа, обоснование того, почему он должен быть и тем и другим. Император являясь мостом между Логосом и Империей, таким образом, делает ее практическим выражением порядка вселенной.

Мои слова вызвали волнение. Одни зашептались между собой, другие задумались. Но я почувствовал, что этот тезис зацепил даже самых скептически настроенных.

Воспользовавшись моментом, я завершил мысль:

— Империя — это воплощение порядка вселенной. Наше единство, наши законы, наша дисциплина — всё это делает нас ближе к Логосу. Именно так мы создаём идеальное государство, выражающее природный порядок. И в этом наша сила, наша миссия, наше предназначение. Создавая Империю основанную на универсальном порядке, мы этот самый порядок расширяем. Теперь порядок не ограничивается лишь природой. Вносим порядок в взаимоотношения природы и общества.

Я сделал паузу, позволяя аудитории переварить сказанное. С каждым мгновением я видел, как внимание собравшихся всё больше сосредотачивается на моих словах. Если вначале они слушали из любопытства или уважения к моему статусу, то теперь я ощущал, как они увлекаются идеями, будто находя в них отражение своих собственных мыслей.

Я говорил просто, но эта простота была тщательно выверенной. То, что я озвучивал, — это были не новые истины, а структурированные обрывки идей, которые уже витали в обществе, но не имели формы. Теперь я придавал этим хаотичным мыслям порядок. "Но это только начало", — усмехнулся я про себя.

— Император, — продолжил я, слегка повысив голос для акцента, — это человек, стоящий на страже добродетелей. Тем самым обосновывает титул princeps. Его личность становится примером для тех, кто ищет практическое выражение абстрактных идей. В этом мы видим идейное превосходство Империи. Этим самым мы идейно преодолеваем то, чем привлекает христианство.

Я на мгновение замолчал, осмотрев зал, и добавил с особым нажимом:

— Primo: важна текущая жизнь, а не загробная. Империя несёт порядок, справедливость и добродетель здесь и сейчас. Secundo: Империя вечна. Принимая в себя порядок абстактного Логоса, Империя наследует свойство вечности. Именно Логос придает Империи вечность. Мы живём в памяти преемников, потомков, в памяти Империи. Это вечная жизнь, которая ощутима, видима и понятна каждому из нас, в отличие от загробной, которую невозможно ни продемонстрировать, ни доказать. Покуда вечна Империя, будет вечна и память ее. Всех достойных памяти.

Эти слова вызвали лёгкое волнение. Кто-то зашептался, кто-то нахмурился, но большинство слушали молча, впитывая сказанное. Я знал, что мои слова могли задеть тех, кто твёрдо верил в загробное существование, но именно этого я и добивался. Сдвинуть их восприятие, предложить альтернативу.

— Разумеется, — поспешил я уточнить, подняв руку, чтобы снять напряжение, — это никак не отрицает существование загробной жизни. Люди вольны верить в неё и нео-стоицизм не входит в противоречие в этом вопросе. Но идея в том, что важнее та жизнь, в которой мы живём сейчас. Хочет человек готовиться к будущей жизни? Прекрасно. Но не в ущерб настоящей, ибо это нарушает порядок.

Теперь большинство слушателей согласно закивали. Я заметил, как некоторые даже облегчённо вздохнули. Моё уточнение сняло возможное сопротивление: я не отрицал их веру, а предложил другую, более практичную перспективу.

"Что ж, этого концепта на сегодня достаточно," — подумал я. Нужно уметь останавливаться вовремя, чтобы дать идеи время пустить корни.

После моих слов зал наполнился шепотком и движением. Вопросы посыпались один за другим. Завязались горячие дебаты, и я был готов к этому. Пока что мне удавалось легко отстаивать свою позицию, уводя обсуждение в нужное русло. Кто-то соглашался, кто-то осторожно возражал, но в целом я видел, что идея зашла.

"Настоящие противники ещё впереди," — подумал я. Но сейчас я понимал: это начало было успешным, и этого было достаточно, чтобы сделать следующий шаг.

***

928(175) 20 января, Карнунт, Паннония

И вот сегодня, в торжественной обстановке, меня официально посвятили в понтифики. Отныне я — лицо, наделённое связью с высшими силами, каким бы ни было их понимание. Это был важный момент, и, глядя на одобрительные взгляды окружающих, я чувствовал, что этот шаг укрепляет не только мой статус, но и то, что я начал воплощать свои идеи на практике.

Прошедший месяц был непростым. Почти каждый день был занят выступлениями, обсуждениями и дебатами. Даже уроки и тренировки пришлось временно сократить. Я поднял важнейший пласт — переосмысление смысла государства, его роли и значимости для каждого. Людям нужно было время, чтобы осмыслить услышанное.

С одной стороны, я видел огромный интерес и желание понять больше. Но с другой — мне приходилось осторожно дозировать свои идеи. Некоторые вещи могли показаться слишком революционными и вызвать ненужное волнение. Пока того, что я высказал, было достаточно, чтобы дать пищу для размышлений. Математики поддержали мои слова, находя в своих открытиях доказательства универсального порядка. Это укрепляло идею Логоса, которую я представлял как фундамент новой философии.

Теперь я не просто цезарь. Я — понтифик. Причём в обновлённом понимании этой роли. Конечно, далеко не все сразу приняли это, но самое важное уже произошло: мои идеи начали находить подтверждение в действиях. Я выступил с мыслью, что Император — это понтифик, и сам вступил в эту должность, что добавило моим словам веса и практического воплощения. Это был символический шаг, ясный и убедительный для всех.

Новый статус пока не слишком изменил обращения со мной. Но по мелким деталям я видел, что моя политическая позиция становится всё более самостоятельной. Теперь я — не только наследник, чья значимость полностью зависит от родителей. Теперь я сам начинаю представлять политическую силу.