Родная партия

— Должен заметить, что в капиталистических странах уже существуют политические партии, ставящие своей целью защиту окружающей среды, — ответил я, вспоминая свой мир. “Зелёные” немцы часто были предметом спора в околополитических чатах. Так что запомнить их было не сложно.

— Надо же. Я что-то об этом слышал, но без подробностей, — признался писатель.

Он обратился к официанту, добавив к заказу легкое игристое. Принесли быстро.

— Давайте за знакомство, товарищи. Я чувствую, это полезное знакомство прогрессивно мыслящих людей.

— Давайте, — чокнулся я бокалом. Пригубив его и не глотнув ни капли, поставил на стол.

— Признаюсь честно, слышать от вас, Андрей Григорьевич, такую информацию удивительно и, можно сказать, приятно.

— Почему же?

— Информированность о капиталистических странах, тамошней внутренней политике…

— Мы, молодые коммунисты, должны всё знать о наших оппонентах. В битве за прогрессивное будущее, за коммунизм, без знания капиталистической системы просто невозможно сделать правильные шаги, — увильнул я от подковыристого вопроса писателя.

— Хм. И правда. Татьяна, интересного человека вы мне привели сегодня, — он засмеялся вместе с моей секретаршей, обменялся парой шуток о чем-то из прошлого, а затем сказал: — Ну что ж, давайте почитаю ваш доклад. Похоже, меня ждёт любопытная вещь.

Сергей Павлович принялся читать. Водил по тексту пальцем, бурчал над какой-нибудь строкой; из кармана достал обыкновенный карандаш, принялся подчеркивать, разбираться, разделять и выделять восклицательным знаком. И всё у нас на глазах. Закончив деконструкцию текста, он в полном смущении заявил:

— Это весьма прогрессивно…

— И только? — на моем лице изобразилась усмешка, будто я недоволен оценкой.

— У, что вы! Всё прекрасно. Это звучит… свежо? Да, Татьяна?

Секретарша охотно закивала.

— Вы, Андрей Григорьевич, сами это придумали? Или достали из периодики?

— Речь о журналах? Нет, хотя почитываю.

— Стало интересно, что вы любите читать.

— Я много люблю читать, я из того поколения, что предпочитает чтение в самых разных видах, не то, что было раньше.

— То есть? — уставился на меня писатель.

Упс! Советскому писателю неизвестны всякие комиксы и фанфики. Я посмотрел на люстру, пытаясь раскопать чистом хрустале скорый ответ.

— Мне нравятся радиоспектакли, к примеру.

— Уши любят слушать, это так.

— Но в целом, Сергей Павлович, я предпочитаю фантастическую литературу. В бумаге, в виде обыкновенных книг.

— Хах! Довольно-таки ожидаемо, если посмотреть на ваши инициативы. И кто кого? Азимов или Шекли?

— Брэдбери, вне всякого сомнения, — твердо заявил я.

Приподнятая бровь писателя говорила мне, что выбор ему не очень понравился.

— Брэдбери, конечно же, высота, но “Марсианские хроники”…

— О нет, я предпочитаю именно малую прозу.

На самом деле в домашней библиотеке Озёровых больше всего Брэдбери. Особняком на полке стоит книга “Фантастика ГДР”, к которой следовало бы прикоснуться разок. Беда в том, что мой заказ литературы, ещё мартовского периода, до сих пор не исполнен. Я не любитель напоминать взрослым людям о своей просьбе, но Григорий Максимович, наверное, банально забил на просьбу. Или забыл.

По-видимому нужно самому потопать ножками в книжный магазин.

— Творчество американского писателя, пусть и прогрессивного, не отягощено большими идеями. В отличие от тех, кого я назвал.

“Ой душнила, ой душнила”, — подумалось в моей голове.

— Но вы мне нравитесь, Андрей. Можно по имени?

— Можно.

— Вы определенно мне нравитесь, и это не лизоблюдство. Я буду только счастлив, если молодые комсомольцы, юные коммунисты обретут экологический голос, убедят остальной мир в гибельности пути.

Татьяна аккуратно пила чай, вслушиваясь в наш разговор. Я придвинул к ней поближе тарелку с пирожками, чем заставил её широко улыбнуться.

— Сергей Павлович, вы сейчас сказали, что мы следуем по гибельному пути. Можно подробнее?

— А это как-то поможет вашей инициативе? — спросил он, передавая обратно бумаги с докладом. Я жестом показал, что их можно оставить себе.

— Да, определенно. Мне нравится прогнозирование. В СССР ведь всегда пытались прогнозировать вплоть до мелочей, не так ли?

— Так-то оно так, но получается ли это прогнозирование… Большой вопрос.

— Ну, статистические данные показывают, что почти всё получается, — из меня попер сарказм.

— Да ну, бросьте вы. Знаю, что говорю сейчас крамолу, но ведь вам виднее, что всё не совсем так. Зеркало кривое, понимаете, о чем я?

— Конечно, Сергей Павлович. Оно очень кривое, нужно заметить. Но это, во-первых, не повод сдаваться. Нужно пробовать меняться. Перемены — это хорошо. Я понял это слишком поздно, к сожалению. Когда уже мало что можно изменить… — тут я понял, что сравнением нынешней жизни с прошлой улетел снова в свой мир. — Во-вторых, следует прислушиваться к экспертному мнению, к людям, которые специализируются на своей проблематике. От этого советскому обществу, я уверен, будет только лучше. В-третьих, я хорошо сведущ в агитационно-пропагандистской работе, но точно не в экологии. Хотя и нашел в себе интерес. Представляете? В последние месяцы увлекся проблемами экологии.

— А откуда корень интереса? — поинтересовался писатель. — Вы что-то прочитали?

Мне пришлось быстро напрячь память, чтобы вспомнить хоть что-нибудь из советской литературы, минимально близкой к экологии. В сознании хлестала вода, целый поток необузданной воды, сметающий деревни и поселки… Точно!

— В начале года один товарищ подкинул почитать Распутина, — сказал я. — Прощание с Матёрой. Я не впечатлен работой писателя, но смог извлечь из текста философскую идею. Что-то вроде озарения случилось.

— И какая же это философская идея? Поделитесь с нами?

— Что в борьбе за господство над природой мы теряем в себе человеческое, — постучал пальцем по столу для усиления акцента. — Теряем. Себя. Человека.

— Ну ничего себе, — Залыгин охнул, выпил весь чай и просил ещё свежую чашку. — Поразительная молодежь. Хорошо, убедительно звучит. Хватит мне вас допрашивать. Говорите, чем я могу помочь.

И я стал излагать свою просьбу.

С Татьяной мы довольно быстро наткнулись на различные экологические инициативы в СССР. Заповедники, природоохранное воспитание, деятельность ВООП под контролем комсомола… Всё было, но на практике реализация всегда хромала. Я понимал, что где-то допущена ошибка, однако спихивать всё исключительно на режим и плановую экономику не хотелось. Если бы я это сделал, то мне нужно по такой логике сначала дождаться падения коммунистической монополии на власть, а это терять аж четыре с лишним года, что до перехода к рыночной экономике, то он и после распада СССР проходил крайне диспропорционально, криво и косо.