Родная партия

— Мы молодые. И вы не слишком старые.

— Ах, мы не старые! — воскликнул Григорий Максимович. — Какое интересное оправдание. Мы не старые. Прекрасно, великолепно. И что тогда? Через сколько лет вы заведете детей? Через десять? Или двадцать?

— Ты на меня давишь, — устало и полушепотом произнесли мои губы.

— Андрей Григорьевич, вы же сын генерального директора производственного объединения, заведуюший агитпропом в комсомоле. Неужели это пустой звук?

— Нет, не пустой звук. Но почему ты всё время хочешь меня проконтролировать? Минутой ранее хвалил, говорил, что больше не боишься, а сейчас требуешь завести детей, стращая моим статусом.

— Да ничего я не стращаю!

— Хорошо. Не стращаешь. Зато пытаешься управлять мной.

— И ничего я не пытаюсь управлять тобой! Вранье. Я с тобой по-мужски поговорить хочу, да и только.

Григорий Максимович так быстро зашагал передо мной, что ветерок зашелестил плотные шторы. Ленин на стене укоряюще смотрел на нас обоих: “Не коммунисты, а бугжуазная газмазня!”

— Всё же хочу решить такой серьезный вопрос с Лирой, — встал было я с дивана, но Григорий Максимович замахал руками. — Что-то ещё?

— Погоди ты со своей обидой. Знаю, уже дуешься. Ну, разве мне нельзя помечтать о дедушкином счастье? — у моего собеседника едва заметно задрожали руки на столе.

— Ты путаешь мечты с директивами. Тебя послушать, так любую хотелку нужно бежать исполнять. Только всё-таки у меня свой путь. И я уже доказал за несколько месяцев, что дорожка моя безопасная.

— Ну да. Естественно, рассказ про дачу ты решил оставить за бортом, — съязвил Григорий Максимович.

Я опешил от внезапности. Откуда ему известно?

— Там ничего криминального, — голос подвел, надломился со страху.

— Ну, следователь считает, будто вы правда в этой мокрухе непричастны. Пацана того убили, только кто?

— Откуда ж мне знать?

— Говорят, этот Ручков метил в ЦК КПСС, а ты ему сливу на носу поставилэ.

— Ну вот и узнавай дальше у тех, кто тебе всё говорит да рассказывает! — возмутился я.

— Не горячись. Репутация должна быть чистой. В будущем ещё внуки появятся, им портить характеристику категорически запрещаю. Тебе нужна моя помощь? Лучше признайся по-честному. Я постараюсь тебя понять.

О, включил заботливого папу. Как быстро он меняет поведенческие роли. Ему-то без разницы, привыкший к такому, а меня на эмоциональных качелях катает туда-сюда.

— Нет. Никакая помощь не нужна. Я ни в чем не виноват. Этот Ручков сам пролетел в ЦК. Мне повезло, Лигачев дал персональное поручение, которое исполняется.

— Аж Лигачев? — в голосе Григория Максимовича звучало восхищение.

— И с детьми мы сами разберемся. А теперь, если возможно, давай вернемся за стол.

Настроение было такое, что сейчас даже насилие жареной в молоке, муке и луке рыбой было бы легче перенести, чем заседание с директорствующим Григорием Максимовичем. Быть может, он хочет показаться порядочным семьянином, но от подобных знаков внимания мне не просто хуже — я его буквально начинаю ненавидеть. Переотцовщина. Гиперопека. Не делай то, сделай это. Шпионаж за действиями, за личной жизнью. Нет, вот откуда он всё-таки узнал? Кто сдает ему мой каждый шаг? Спасибо, спасибо большое! Поклон до пола, лбом прямо в паркет.

Григорий Максимович пожал плечами. “Потом всё равно уломаю”, — читалось в его глазах. Ленин всё так же бил по нам дедушкиным укором: “Годная пагтия обугжуазилась! Батенька, да что вы всё о мещанском судите, когда на кону миговая геволюция…”

Глава 19. Zero Waste

— И ты отпустил её? — глаза у Курочки превратились в большие пуговицы. — Да ты что? И без медового месяца?

— Ну да, — в моем голосе звучала наигранное разочарование. — Она очень уж просилась в Берлин, отказывать не стал.

— Странная вы пара.

– Сказал бабник, раз-два в месяц подбирающий себе новую девушку.

– Фи! Не завидуй.

Курочка продолжил читать свежий номер “Комсомольской правды”. В кабинете после совещания было тихо, Татьяна собирала документы и готовила новые. Бумаги ради бумаг. Во время совещаний витало напряжение – готовность номер один к проведению фестивалю.

Я предался размышлениям о подготовке воплощения задумки в жизнь. Своими силами мне удалось продавить публикацию нескольких статей на экологическую тему, с мощным акцентом на триаду инициатив. Идею перекрытия Нового Арбата в ЦК КПСС пока обдумывают, но шанс всё-таки есть. Благо, что теперь я работаю не один, а в связке с другими комсомольскими отделами и с писателем.

В кабинетах уже перешептывались: “Этот Озёров выдумал свою чушь, на пару с Залыгиным”. С писателем ссориться комсомол права не имел – это было бы опасно и политически неправильно, поэтому токсики нацелили свои струи яда на мою персону. Некоторые считали мое поведение карьеристским, поэтому втайне ожидали, что я споткнусь и упаду, а лучше выпаду полностью из комсомола, как вылетел Ручков с балкона дачи. Курочка сдерживает слишком активных противников при помощи авторитета добродушного и компанейского товарища, и в этом весьма преуспевает. Открытый бунт исключен. Люди желают дружить с Курочкой.

Согласование агитационного сопровождения с ЦК КПСС не потребовалось — обошлись тем, что выложили публикации в формате освещения событий предстоящего фестиваля молодежи. Я позвонил в курирующий отдел, на всякий случай перестраховавшись. Трубку взял очередной, по всей видимости, серопиджачный инструктор:

– А кто согласовал эту программу?

– Это поручение члена Политбюро Егора Кузьмича Лигачева.

Немое замешательство. Инструктор, тем не менее, восстанавливает свои силы:

– Всё же инициатива висит в воздухе. Где постановление? Распоряжение? Оно должно быть зарегистрировано в Общем отделе. Вы понимаете, о чем я, товарищ Озёров?

– Понимаю, конечно. Извините. У меня нет точной информации на этот счет. Дело в том, что я руководствуюсь нашим постановлением ЦК, а в её основу легло решение Лигачева.

– Всё это очень необычно, товарищ Озёров. Вы же не хотите сказать, что товарищ Лигачев волюнтаристски решил за всё Политбюро?

– Нет. Разумеется, всё было не так.

– Ладно. Я проверю информацию.

– Надеюсь, регламент не нарушен?

Инструктор усмехнулся и бросил трубку.

Часто при проведении своих инициатив я ссылался на Лигачева, и этого было достаточно, чтобы снять претензии. Если последствия у моего своеволия будут, то выяснятся они уже после проведенного мероприятия. А пока дан зелёный свет, и я им воспользуюсь полностью. На кону моя жизнь.

Сотрудничество с Залыгиным всё больше обрастало плотью. Это оказался деловой мужчина, способный на хороший кооператив — ради экологии, разумеется. Другие темы я с ним не затрагивал, хотя полагаю, что в будущем такой писатель может пригодиться и для более серьезных задач. Татьяна рассказывала, что он на хорошем счету у высших партийных чиновников. Возможно, с Залыгиным точно захотят вести разговор о строительстве новой модели идеологических отношений между партийными и социальными институтами, и мне в таком случае будет проще двигать исполинскую советскую машину в нужном направлении.