Родные дети

Они сбились в одну кучу, и Лена всех успокаивала:

— Не бойтесь, глупенькие... Это же наши. Они никогда не сбросят бомбы на лагерь. Они же знают, что в лагерях свои, пленные.

Катя тоже держалась спокойно. Катя вообще никогда ничего не боялась. Даже фрау Фогель и коменданта. Она была странной девочкой, ее также все любили, но совсем по-другому, чем Леночку. Леночка была по-матерински ласковой и внимательной ко всем, всех жалела, всех мирила, обо всех заботилась, словно отвечала не только за Зиночку и Орисю, — за всех, всех детей. Катя же была для всех образцом справедливости и непоколебимой стойкости в отношениях с надзирателями, со всеми «ними». Она никогда не плакала, никогда не просила прощения. Она старалась не попадаться на глаза Фогельше-Настаське, а когда и встречала, то отводила глаза в сторону, и делала это с таким презрением, что Настаська едва не скрипела зубами. Первый раз после такой встречи она больно ударила девочку стеком, но та лишь передернула плечами и презрительно, молча сжала губы. Ни звука не услышала от нее фрау Фогель и больше не трогала этого « проклятого большевичонка ».

Раз так могла держать себя Катя, значит, смогли бы и другие дети! И ей подражали все, но особенно дружны были с нею Леня Лебединский и Ваня большой. Может, вспоминая стойкость своей подруги, Ваня совсем не кричал и не плакал, когда его били в карцере.

Наутро после страшной бомбежки старшие дети видели, что с надзирателями что-то происходит.

Маленькая Тоня выбежала в коридор, когда несли ведро с супом, и случайно подслушала разговор.

Она спряталась между шкафом и колонной и услышала, о чем говорят комендант с Фогельшей.

— Их надо взорвать. Закрыть и поджечь, а самим побыстрее уезжать отсюда.

Вот что сказал комендант Фогельше. Но тут к ним подбежал дядя Вася. Так дети называли одного из военнопленных, которого перевели работать на кухню, готовить для начальства, и о ком Катя презрительно отозвалась: «Предатель», а Леночка сказала:

— Ты ничего не знаешь. Может, он специально.

Дядя Вася никогда не обижал детей и даже иногда совал им куски хлеба.

Фрау Фогель говорила: «Он был коком на пароходе, а эти русские свиньи любят вкусно поесть», и она завела с ним дружбу и фамильярно называла его «дядя Вася».

Тоня еще не задумывалась — кто же он, дядя Вася. Он ее не бил, он когда-то дал ей косточку, которую они со Светланкой весь вечер сосали и грызли по очереди. Он таки был для нее чем-то другим, не таким, как фашистская охрана или Фогельша.

И вот сейчас он подбежал к коменданту и Настаське и даже всплеснул руками.

— Что вы себе думаете? — вскрикнул он. — Красная Армия уже школу заняла.

Фрау Фогель побледнела, потом побагровела, потом снова побледнела.

— Герр Рудольф, что же нам делать?

— Немедленно бежать! — безапелляционно заявил дядя Вася. — Что, вы хотите попасть в их лапы? Я, например, сейчас же сматываю удочки...

— А это отребье? — испуганно спросила фрау Фогель. — Герр Рудольф, я говорила, надо было еще вчера с ними покончить, и вот дотянули до последнего.

— Согнать их в один блок и подорвать гранатами, — сказал Рудольф-комендант.

— Но ведь нам дорога каждая минута, — в отчаянии ответила фрау Фогель.

Тоня втянула головку в плечи, но ее маленькие ушки, казалось ей, выросли — она боялась пропустить хоть одно слово. До нее еще не доходило, что речь идет об их жизни или смерти. Ее несказанно забавляло, что Настаська, эта гадина Настаська, боится! Она бледнеет, она дрожит! О, с каким удовольствием она обо всем сейчас расскажет детям! Как изобразит Настаську! Тонино изменчивое, подвижное личико умело прекрасно копировать кого угодно.

— Вот что, давайте сделаем так. Вы мне в свое время помогли, а я вам помогу, — сказал дядя Вася. — Немедленно уезжайте, а я сам их!.. — И он взмахнул рукой. — Сгоню всех в блок — и конец, а потом догоню вас. Если я и задержусь, — мне ничего не будет. Ведь я военнопленный. А там я убегу и догоню вас.

— Вася! — умоляюще сложила руки Фогельша. — Вы знаете, мы уезжаем не с пустыми руками. Мы отблагодарим, и я до смерти этого не забуду. Будьте уверены, со мною и с герром Рудольфом вы не пропадете, а вы же понимаете, американцы не позволят им тут воли...

— Уезжайте немедленно! — заторопил повар. — А я сейчас же покончу с блоком! Идемте, я посажу вас в машину, берите только самое необходимое. Я привезу остальное — и поезжайте. Герр Рудольф, где гранаты?

Они ушли, а Тоня помчалась к детям.

— Лена! Катя! Светланка! — зашептала она, и не было испуга в ее голосе, нет, ей не терпелось рассказать о том, как Настаська убегает. — Я слышала, нас сейчас запрут и подорвут, а Настаська удирает, а подорвет нас дядя Вася. А Настаська боится, гадюка такая, аж извивается...

Леночка побледнела, и руки, на которых она держала Орисю, задрожали.

— Говори толком, по порядку, — строго сказала Катя, а Светланка заморгала испуганно ресницами и прижалась к Тоне.

— Ну, я и говорю, — обиженно из-за того, что не поняли про Настаську, молвила Тоня. — Я слышала, как они разговаривали, чтобы всех нас подорвать. Дядя Вася возьмет гранаты и подорвет.

— Дядя Вася! — скривила губы Катя. — Она, глупая, еще называет его «дядей Васей». Это он для Настаськи «дядя Вася». Я же говорила, что он предатель, изменник!

— Что же нам делать? — спросила Зина.

— Ничего не бойтесь, — нашла в себе силы произнести Леночка посиневшими губами. Сколько уже раз смерть была совсем рядом, возле них, но как-то проходила стороной. А теперь вот настигла.

— Разве не все равно, — сказала Катя, глядя каким-то пустым, отсутствующим взглядом. — Я ведь знала, что это когда-нибудь случится. Еще когда мама умерла, я знала, что так будет.

— Я боюсь, — зашептала Светланка... — Может, они сейчас подорвут. Я боюсь! — И она заплакала.

— А Настаська удирает! Она даже задрожала, побагровела вся, — не могла Тоня забыть того, что поразило ее больше всего. — Может, ее догонят наши, красные... Я бы им сказала, чтобы они ее убили.

И тут они увидели, как в дверь просунулась и быстро исчезла голова повара, и все услышали, как дверь закрыли на ключ.

Дети прижались друг к другу.

— Ой, беда! — укусила себя за палец Леночка, чтобы не закричать, не заголосить. — В карцере же Леня с Ваней большим и Петрусиком... Ой, я даже не буду знать, что с ними!

За стеной послышался шум машин.

— Это Настаська с Рудольфом убегают, — повела глазами Тоня. Она вся была, как натянутая струна. Еще мгновение — и не выдержит, порвется. — Хоть бы их красные поймали.

Несколько минут все молчали. Вдруг Леночка сказала:

— Давайте песню запоем. Тогда совсем не будет страшно.

И Катя звонко начала, и все дети уже не шепотом, а впервые в полный голос запели:

Широка страна моя родная.

Много в ней лесов, полей и рек.