Родные дети

— Тогда что же? — тоже старалась вспомнить Тоня. — Вроде бы все в порядке. Беги, а потом расскажешь. Я буду ждать! Ты ведь заглянешь ко мне, никто не увидит, и я уже не заразная, — убежденно добавила Тоня.

Нет, ничего «такого» не было.

Марина Петровна плотно прикрыла дверь и ласково усадила Светланку на широкий диван. Он предназначался для интимных разговоров и назывался «диван Марины Петровны». Но это всегда означало что-то серьезное. Светланка притихла, сложив на коленях ручки и глядя прямо в глаза Марине Петровне.

— Ты помнишь маму, Светланка? — спросила тихо Марина Петровна.

Светланка часто заморгала от неожиданного вопроса.

— Нет... немножко... да... помню. Ее сожгли в Освенциме, тогда и Тонину, и Лебединских...

На самом же деле она ничего не помнила. Воспоминания других детей стали и ее воспоминаниями. Марина Петровна положила руку на плечо девочки и произнесла как можно спокойнее:

— Светланочка, в концлагере была твоя тетя, а не мама. Твоя мама жива, и папа жив, они живут в Ленинграде, и мама прислала письмо и свою фотографию. У тебя большое счастье, Светланочка!

Светланка смотрела, и глаза ее округлялись, и ротик удивленно раскрылся. До нее ничего еще не доходило. У детей находились родители, писали, приезжали и забирали их, но она с Тоней никогда об этом и не мечтала. Они же знали, что матери их замучены. Она взяла фото: на нем была молодая, веселая, красивая женщина, как киноактриса на открытке, и подпись крупными буквами — «Твоя мама Зося».

— Какая красивая! — прошептала Светланка, но она еще не осознавала, что это — ее мама, родная мама! У нее есть мама! Но вдруг очень захотелось, чтобы так было на самом деле — чтобы эта красивая женщина оказалась ее мамой.

— Она приедет за тобой на каникулах, и ты поедешь к ней в Ленинград. Ты должна сегодня написать письмо своей маме.

— Я напишу, чтобы нас вдвоем с Тоней забрала, — обрадовалась Светланка. — Я побегу показать ей карточку, она уже не заразная!

— Беги, беги, — разрешила Марина Петровна, понимая, что лишь вместе с Тоней Светланка сможет прийти в себя. И вдруг, когда Светланка выбежала, Марина Петровна приложила руки к щекам, будто ее что-то поразило. Как воспримет это Тоня?

Если бы она видела, как Тоня схватила эту карточку, как улыбнулась, с каким восхищением рассматривала она эти загнутые кверху ресницы, локоны, берет! Через минуту девочка была уже пылко влюблена в «маму Зосю».

Письмо вечером писали, конечно, вдвоем, а праздновал, как всегда в таких случаях, весь детский дом.

— Моя мама жива, и папа жив, и мы с Тоней поедем в Ленинград! — сообщала всем Светланка, и дети дружно радовались, немножко, но откровенно завидовали — к родным папе и маме! И ничуть не удивлялись, что поедут вместе Светланка с Тоней.

А как могло быть иначе?

* * *

А как могло быть иначе?

Все было так просто и ясно для Светланки, и, конечно, она и представить не могла, как воспримут это мама Зося и папа.

«Мама Зося» цвела от счастья и не знала, как и угодить мужу за такое отношение к дочери. Он сам предложил:

— Малышка, вероятно, не помнит своего отца, ну, так и не говори ей ничего.

Они вдвоем читали старательно выведенные строки, и матери все еще не верилось, что это пишет ее Светланка, та пухленькая белокурая куколка.

«Со мной тут всегда Тоня. Мы еще с концлагеря вместе, и спали там вдвоем, и она поедет со мною в Ленинград, потому что мы дали слово не разлучаться, и что мы сестрички», — сообщала Светланка. И подпись была: «Ваши Светланка и Тоня».

— Какая это Тоня? — спросил муж. — Что за сестричка?

Зося, улыбаясь, пожала плечами.

— Обычные детские выдумки, — сказала она, — наверное, ее самая близкая подружка. Знаешь, у девочек постоянно какие-то фантазии, клятвы, дружба до гроба, тайны. Хватит с нас и одной доченьки, правда? А сынок у нас уже есть.

И она ласково прильнула щекой к мужу.

Но у мужа лицо не прояснилось. Почему оно вообще стало хмурым, когда она читала письмо?

Он хотел что-то сказать, но промолчал. Зося видела: что-то поразило мужа. Она засуетилась по комнате, начала собирать на стол завтрак, что-то говорила, рассказывала, чтобы развлечь его. Чем он все-таки недоволен? Почему он замолчал? Но муж замолчал совсем не по той причине, о которой думала Зося. Его поразили слова: «Мы еще с концлагеря вместе...». Бедные девочки... Их осознаваемое детство началось в фашистском концлагере. О, ему известно, что это такое! Он был несколько дней в плену, и лишь чудо помогло ему сбежать, хотя и пришлось поплатиться ногой.

Он замолчал, чтобы не говорить об этом с Зосей, не бередить ее материнской раны, он никогда не забудет, как она плакала в первые дни, когда узнала, что Светланка жива.

Когда Зося ушла на работу, он снова проковылял к стене, где висела карточка обеих девочек, и стал внимательно всматриваться, как делал уже не однажды.

Нет, на личике Светланки уже не было следов ужаса. И до чего же она похожа на Зосю!

Конечно, он будет любить ее, как и Светика, ведь ее отец — его боевой товарищ, его фронтовой брат, хотя они, вероятно, и находились далеко друг от друга, на разных фронтах Отечественной войны. А кто родители этой темноглазой тоненькой девчушки с таким глубоким, проникновенным взглядом?

— Спали вместе в концлагере... — прошептал он. — Сестрички... — Он хорошо знает, что это значит! А вот жизнь вас и разлучит, сестрички!

И вдруг он почувствовал неизъяснимую жалость к этой девчурке, так нежно положившей ручки на плечи Светланки, и с ненавистью взглянул на свой обрубок ноги, на костыли. Ведь все тянет Зося. Он — инвалид, еще не приспособился к жизни, не приобрел специальность, потому что все время болеет. Его вклад — лишь инвалидская пенсия. Какое он имеет право сказать Зосе:

— Возьми и эту девочку. Они вдвоем выросли в концлагере, они вместе спали где-то там, под нарами, согревая друг друга. Нельзя их разлучать!

Он не может этого сказать, не имеет никакого права.

И он поковылял к своему креслу, обессиленно опустился в него и уронил голову на руки.

* * *

Марина Петровна читала письмо и не знала, как показать его Светланке. Если Светланке, значит, и Тоне, а что будет с ними, когда они прочитают написанное «мамой Зосей»...

А «мама Зося» писала, что приедет за Светланкой, когда начнутся каникулы, раньше она не сможет, и не стоит прерывать Светланке учебу. Про Тоню — ни слова.

Не очень-то она спешит...

Марина Петровна вспомнила мать братика и сестрички Марковых, которая еще в 1945 году, в лютые морозы, узнав, что ее сын и дочь живы, немедленно приехала, отморозив себе в кузове грузовика руку. Но она ни на что не обращала внимания. «Деточки, деточки мои живы», — радовалась она и сразу забрала их домой.