Ромашка для Сурового Орка

Я жду.

Грыых же скалится, не сразу заметив, что все вокруг умолкли и смотрят на нас, вытаращив от удивления глаза. Орчанка сбрасывает меня с себя и быстро вскакивает на ноги, собираясь продолжить драку, но уже поздно.

— Первая кровь пролилась, — раздается глухой старческий голос шамана, и глаза Грыых неверяще распахиваются.

Сначала она скользит взглядом по мне, решив, что ранила меня, сама не заметив, и только спустя, казалось, целую вечность, замечает, что все с усмешкой смотрят на нее.

Она касается рукой щеки и бросает взгляд на свои покрытые алой кровью пальцы.

— Ромаш ирш Иргкхан доказала свое право быть женой вождя, — предупреждающе говорит шаман, заметив, что в пылу гнева Грыых хотела наплевать на традиции и кинуться на меня снова.

В воздухе перестает искрить напряжением, и все постепенно расходятся. Никто больше не интересуется, как меня накажут, словно это уже неважно, а я в сопровождении шамана иду обратно в шатер вождя.

И только Грыых зло и обессиленно прожигает мою спину взглядом.

Глава 15

Несмотря на мою попытку побега и слова шамана, что ко мне приставят охрану, никто за мной не присматривает. Возле шатра не стоят самцы-орки, а жизнь в поселении идет своим чередом.

Единственное, что меняется, так это отношение ко мне племени. Если раньше они перешептывались и смотрели на меня искоса каждый раз, когда я проходила мимо, то сейчас этого не происходит.

Все смотрят на меня если не с уважением, то как на равную. И от этого мне немного не по себе.

— Надумаешь бежать, бери с собой Тихоню, — раздается вдруг сзади старческий скрипучий голос, когда я на следующий день выхожу из шатра и прогуливаюсь по поселению.

— Что?

Я оборачиваюсь и почти нос в нос сталкиваюсь с шаманом. Он ненамного выше меня, с почти бесцветными голубоватыми глазами и тем же самым посохом, с которым практически никогда, кажется, не расстается.

Посматриваю с завистью на его балахон, который скрывает всё тело, и жалею, что не прикупила ничего подобного. Не знала ведь, что однажды меня похитит орк, решивший сделать своей женой.

— Тихоня — самая спокойная из последнего помета, — кивает он на загон, где гарцуют туры.

Ящерица, о которой он говорит, стоит поодаль ото всех и жует траву. Окрас у нее отличается от зеленокожих и отливает серебром на солнечном свету. Альбинос среди туров.

— Разве туры не хищники?

— В большинстве своем. Тихоня от них отличается. Предпочитает траву да сено, но и насекомыми порой не брезгует. Ее бы прирезать давно следовало и на корм остальным отдать, да вождь запретил.

Я с возмущением смотрю на шамана, но замечаю, что он посмеивается чисто глазами, когда наблюдает за моей реакцией.

— Вы с ней похожи. Обе на первый взгляд спокойные да тихие, кажетесь слабыми, а стоит вас задеть, превращаетесь в настоящих воительниц.

Случайность ли, провидение ли, но именно в этот момент со стороны загона раздается недовольное фырканье. К Тихоне подходят две другие женские особи туров и начинают издевательски пощипывать ее то за ноги, то за бока.

Она какое-то время стоит спокойно, лишь раздраженно оскаливается и фырчит, а затем вдруг поворачивается к ним задом и отпинывает жестко лапами на стенки загона, отчего те своим весом проламывают деревянные брусья.

Раздаются визгливые ревы, две особи пытаются встать, но отбегают и больше к Тихоне не лезут. А она снова успокаивается и как ни в чем не бывало продолжает флегматично жевать траву.

— Даже не знаю, оскорбили вы меня или похвалили, шаман, — качаю я головой и отворачиваюсь, заметив, что невдалеке стоит Грыых, которой что-то настойчиво втирает пожилая Ырхаш, помощница по хозяйству вождя.

Хмурюсь, чувствуя раздражение. Как только Иргкхан уехал, она перестала приходить, так что сегодня я питалась тем, что осталось от вчерашнего ужина.

— Зови меня Дуркхан, — представляется шаман и посматривает на меня изучающе.

Я отвожу взгляд от двух женщин, которые меня невзлюбили, и снова смотрю на шамана.

— А вы меня…

— Ромаш. Так тебя представил племени вождь. Теперь это твое орочье имя, дитя, — кивает Дуркхан, даже сурово поджимает губы.

Помалкиваю, вспомнив, что он не может называть меня по имени.

— Идем за мной, — говорит шаман и разворачивается, уходя вглубь поселения.

Он не оборачивается, чтобы посмотреть, следую ли я за ним, а я спустя несколько секунд приподнимаю подол юбки и бегу за ним. Несмотря на возраст, идет он довольно быстро и размашисто, так что я еле поспеваю, но стараюсь не отставать.

Дуркхан спустя, казалось, целую вечность, наконец, останавливается у одного из самых дальних шатров и, откинув полог, входит внутрь первым.

Я неуверенно топчусь на улице, а затем, прислушавшись к молчавшей интуиции, захожу следом.

— Где мы?

Оглядываюсь по сторонам, радуясь тому, что во мне течет эльфийская кровь. Несмотря на темень, вижу я хорошо, как и орки, так что огибаю лежащие на полу предметы утвари и не создаю лишнего шума.

— Это наша кладовая, Ромаш. Когда у нас появляются новые члены племени, мы выдаем им посуду, мыльные корни и даже одежду на первое время. Пока ты не найдешь себе помощницу, придется справляться самой. Можешь взять всё, что тебе понадобится, пока не прибудет караван.

— Караван?

— Раз в полную луну мимо нас проезжает торговый караван, держащий путь на восток. Наш вождь мудрый и умный орк, договорился, чтобы наше поселение стало одним из немногих на пути Великого Барханного Пути.

— У меня нет золота, чтобы что-то там приобрести.

Я пожимаю плечами, а сама не теряю времени даром. Пользуясь представленной возможностью, набираю посуду, рубель для стирки и мыльные корни, которые попадаются мне под руку. И благодарю небеса за то, что умею делать всё сама — и стирать, и готовить.

— Ты жена вождя, Ромаш, тебе не нужно золото.

— Ненадолго, — бурчу я себе под нос, а сама едва не всхлипываю горестно.

После неудачного побега у меня была целая ночь, чтобы обдумать всё и осознать, что за пределами орочьего поселения меня нигде не ждут. Я могу, конечно, вернуться в Империю, даже в тот же самый город, из которого бежала без оглядки, и устроиться обратно подавальщицей в таверню. Но разве это та жизнь, о которой я мечтала?

Я ведь всегда хотела семью.

Любящего мужа, который станет для меня каменной стеной, за которой мне будут не страшны любые невзгоды.