Рубиновый лес. Дилогия

– Ты сегодня невероятно молчалив даже по твоим обычным меркам, – заговорила я первой, не дождавшись, когда это сделает Сол. Он по-прежнему вёл меня за собой по извилистому каналу с нефритовыми стенами, благо прямому и без развилок. Лишь журчание воды где-то вдалеке и воздух, всё более густой и матовый от пара, доказывали, что мы на верном пути.

– Кто я такой, чтобы с богами говорить? – ответил Солярис, оглянувшись. – Волчья Госпожа сама тебя выбрала, и это правильно. Но я здесь ради тебя, а не ради богов – они мне неинтересны. – Свет порхающих жёлтых огоньков мягко ложился на его бледные щёки, окрашивая фарфоровую кожу в золото. – Моё дело за здравием твоим следить и защищать, чтобы ты, спасая мир, не забыла спасти саму себя. И предупреждать твои падения, вот вроде этого.

– Ой!

Сол выставил передо мной руку и не дал совершить последний шаг, который неизбежно отправил бы меня в воду прямиком в одежде. Она обнаружилась неожиданно, прямо под резким обрывом, похожим на бортик лодки, и заполняла собою всю пещеру впереди. То была природная купальня, а не искусственная. Однако Совиный Принц явно приложил к ней руку: в рельефных скошенных стенах красовались бриллианты размером с куриное яйцо каждый. В них можно было смотреться, как в зеркала. Зато нигде не было ни ширмы, ни скамьи для одежды, ни хотя бы небольшого стола.

– Я отвернусь, – сказал Солярис, заметив мою нервозность после осмотра купальни, и неожиданно для себя я испытала разочарование.

«Ты действительно пришёл сюда со мной, чтобы отворачиваться?» – подумала я невольно, но тут же устыдилась собственных мыслей и молча взялась за край туники, когда Сол действительно отвернулся и подпёр плечом нефритовый жёлоб.

– Ты слышал, о чём я с Волчьей Госпожой говорила? – решила спросить я, пока развязывала пояс и стягивала нижнее одеяние через голову.

– Да, слышал, – ответил Солярис. Так вот почему молчит и вопросов не задаёт – ему попросту нечего спрашивать. И так всё знает. – И то, что ты Госпожу снять с нас проклятие просила, тоже слышал.

– И что думаешь об этом? – поинтересовалась я невозмутимо, будто не заметила отсутствия радости в его голосе. Разве не об этом должен мечтать дракон, привязанный к земле и смертной столько лет? Разве он не ждал, когда же я исполню своё обещание, которое давала столько раз? – Лишь вёльва, наложившая проклятие, способна его снять, а Виланда давно мертва, – напомнила я, не теряя надежды, что Солярис вот-вот очнётся и обрадуется. – Госпожа же – матерь сейда. Лишь ей помочь нам и под силу.

– Да, знаю, – равнодушно сказал он.

– А помнишь ту ночь в пещере у Цветочного озера? – Я улыбнулась своему отражению в одном из бриллиантов. – Я тогда сказала тебе, что доберусь до неё ради тебя, если потребуется. Как видишь, королева Круга никогда не бросает слов на ветер.

Солярис хмыкнул, и в пещере снова повисла тишина. Вода под нами бурлила благодаря источнику, бьющему из-под земли, и, отражая в себе нефритовый рельеф, имела цвет травянисто-изумрудный, напоминая море в моём родном краю, точащее скалы под замком Дейрдре. Мы с Матти редко купались в нём – уж слишком солёным оно было, да и крутой спуск к нему запросто мог обернуться переломом обеих ног, – предпочитая морю то самое Цветочное озеро. Плавала я обычно в нижнем одеянии, не осмеливаясь купаться совсем нагой. Но за этот год смелости во мне стало гораздо больше. Потому я разделась полностью: сложила тунику с платьем стопкой на краю, распустила косы, повыбирав из них заколки, и приблизилась к воде.

Я погрузила в горячую воду сначала одну лодыжку, затем вторую, а после опустилась в воду по колено, опираясь о бортик, под которым оказалась гладкая, как скамья, ступенька. Солярис не торопил меня, позволяя спокойно примеряться к глубине и температуре. Только прислушивался к плеску воды и моему дыханию, которое невольно участилось от захлестнувшего тело жара. Вода была горячей – не как кипяток, а как подогретое на печи молоко. От этого в голове стало ещё туманнее, чем прежде, зато изнурённые мышцы мгновенно расслабились. Волосы намокли и потяжелели. Я уже и не помнила, когда стригла их последний раз, потому они затянули собою почти всю поверхность купальни, похожие на тину. Не в силах противиться неге, я легла на спину, сомкнула веки и раскинула руки в стороны, позволяя воде мягко качать меня на слабых волнах.

– Зачем? – спросил Солярис после нескольких минут моего безмятежного покоя. Его выдержка треснула.

– А? – Я лениво приоткрыла один глаз.

– Зачем ты снова собой ради меня жертвуешь? Зачем согласилась волю божественную исполнять, лишь бы проклятие моё разбить? Я тебя просил об этом?

Его терпение, натянутое до предела весь минувший день, наконец-то треснуло.

Я вздохнула и подплыла ближе к бортику. Если в центре купальни вода доставала мне до ключиц, то под обрывом едва достигала талии. Потому я согнула в коленях ноги, чтобы оказаться прямо под Солом, но при этом не стоять перед ним голой и не мёрзнуть.

– Мы её и без того исполняем, причём оба и уже давно.

– Я не об этом спрашиваю.

– Ты чего же, свободы не хочешь?

– А сейчас у меня нет свободы? – ответил Солярис и, наверное, едва сдержался, чтобы не развернуться ко мне, по-прежнему стоя к купальне спиной. По одной лишь этой спине я уже могла сказать, что он злится. Только в такие моменты он и покрывался чешуёй на шее и лопатках. – Я могу идти куда пожелаю. Я могу пить и есть что пожелаю. Я могу обернуться собой, подставить тебе крыло и полететь туда, куда мы пожелаем.

– Мы, – подчеркнула я. – Вот именно.

– А быть частью «мы» означает несвободу? В таком случае и ты несвободна тоже, получается?

– Я тебя не понимаю… Я же не отказаться от тебя хочу, не в Сердце отослать и не изгнать из замка! Всего лишь даровать возможность самому решать, когда тебе подниматься в небо, а когда нет. Разве это плохо? Или ты… – Я осеклась, заметив, как Сол сгорбился от моих слов. – Ты боишься, что тогда я перестану быть тебе нужна?

Солярис обернулся. Из-за скопившегося пара поверхность воды стала матовой там, где я стояла, но он всё равно отвёл глаза, как только вспомнил, что я стою в воде полностью нагая. Однако это не помешало ему пройти до края купальни и, наклонившись, потянуться рукой к моей макушке.

– Рыбья ты кость… – вздохнул он надо мной.

– Хватит делать так! – вспыхнула я и отпрыгнула от него, шлёпнув по руке, когда он начал трепать меня по волосам. – Будто я дитя малое!

– Раньше ты не возражала, – растерянно произнёс он.

– Раньше я и была ребёнком, а не твоей ширен.

Сол склонил голову набок и всё же скользнул по мне взглядом, но каким-то рассеянным, беглым, будто смотрел не на меня, а сквозь. Затем он кивнул каким-то своим мыслям, разулся и, веля мне отойти чуть дальше, спрыгнул в воду по пояс, намочив и рубаху, и штаны.

– Ты чего в одежде в воду сиганул?! – воскликнула я, закрывшись рукой от брызг. – Совсем дурак?

Губы обожгло, но то была не вода, накатившая волной от прыжка Соляриса. Он присел и поцеловал меня без всякой осторожности, так свирепо и остервенело, будто думал, что я вот-вот начну брыкаться и пытаться от него отбиться. Ладони обхватили мою голову, сжали с двух сторон, бескомпромиссно притягивая ближе, из-за чего я едва не выпрямила ноги и не вынырнула из воды голышом. Кровь застучала в висках, когда по языку заскользил язык Соляриса. Я почувствовала раздвоенный кончик, как у змеи, какой появлялся лишь в те мгновения, когда Сол сдавался под напором своей первородной сути, а затем почувствовала и острые зубы. Он слегка прикусил мою нижнюю губу, словно в наказание за сказанное.