Рубиновый лес. Дилогия

Затем Госпожа понесла свою песнь по углам комнаты, проходясь от одной части совиного дома к другой. Следом за ней тянулась нить. А пересекая центр комнаты, Госпожа будто нечаянно обронила нить на ковёр. Нить разрезала его на две равные половины и тем самым образовала невидимую границу. Тот самый капкан, в которую охотник загнал старую лису.

– Пусть Тесея наденет маску и сядет здесь, – велела Госпожа, притопнув ногой рядом с нитью по ту её сторону, что была ближе к очагу, а не к входной двери. – Все остальные должны отойти подальше и помалкивать. Стойте недвижно и не лезьте мне под руку.

– Вы что же, собрались сотворить новую Невесту из моей сестры?! – встрепенулся Кочевник, кажется, только сейчас осознав её замысел. До этого он внимал песне Госпожи с затаённым дыханием и широко распахнутыми глазами, как мы все, не устояв перед очарованием женского могущества, несмотря на все свои предрассудки.

– Лишь на несколько минут, – ответила Госпожа.

Тесея к тому времени уже выбралась из гамака и бесшумно выскользнула из-за спины брата. Когда он опомнился, она стояла посреди комнаты там, где велела стоять Госпожа, и лицо её послушно скрылось за кроличьей маской.

Кочевник воскликнул не то в ужасе, не то в гневе:

– Тесея, а ну сними!

Но она только плотнее прижала маску к лицу, а затем медленно опустила руки, показывая, что та сама приклеилась к её коже, будто была создана для неё. Несмотря на то что Тесея от этого ничуть не переменилась внешне, мне вдруг показалось, что в совиный дом пришла весна. Я почувствовала сладость полевых цветов, кожей ощутила дуновение тёплого ветра и услышала призрачное пение пастушьей флейты, зовущее прогуляться вдоль степей, где зреет первая морошка в месяц нектара. Солярис, на всякий случай держась поближе к возмущённому Кочевнику, тоже оглянулся по сторонам, ища источник музыки, а Мелихор повела по воздуху носом и облизнулась.

Тесея всё ещё не была божеством и никогда бы не смогла им стать, но она позволила отголоску Невесты проявиться, и маска её со стоячими ушами и миниатюрной мордочкой снова засверкала златом.

Однако ничего, кроме этого, не случилось.

– Что именно должно произойти? Совиный Принц явится, так? – уточнил Солярис, когда все простояли в тишине одну минуту, две, три, и Тесея уже начала переступать с ноги на ногу, порядком утомлённая.

Волчья Госпожа вздохнула. Всё это время она перебирала пряжу обеими руками, мыча что-то под маской на тот же песенный мотив, прежде чем ответить:

– Нет, не Принц.

Где-то вдалеке затряслись кристальные деревья, складываясь пополам с оглушительным звоном, с каким бьётся стекло.

– Что это? – навострилась Мелихор, сунувшись к окну и присев за его рамой, отчего напомнила мне маленького любопытного зверька, выглядывающего из норы. – Эй, кажется, там кто-то идёт… Кажется, то действительно не Принц. Разве совы бывают такими громкими и неуклюжими? Неужто это…

Оставалось лишь одно божество, которое могло нагрянуть в совиный дом, помимо его владельца. Божество это было слишком далёким для меня, чужим, а потому я даже представить не могла, на что будет похожа встреча с ним. Как и Принц, он сочетал в себе несочетаемое – войну и надежду, наказание и милосердие, кровь и мёд. Истинный предводитель всех хирдов земных. Защитник бедняков, юродивых и прокажённых. Прародитель воинской ярости и первый берсерк, одаривающий своим благословением всех, кто в этой ярости нуждается, но намерен использовать её во благо. Он жаждал видеть на своих алтарях сырое мясо, точно лесной зверь, и носил на голом теле шкуру одного из них.

– Медвежий Страж, – прошептал Кочевник, впервые поняв что-то раньше, чем поняли все остальные.

– Я же велела на месте стоять, глупец! – крикнула ему Госпожа, и Солярис подался вперёд, надеясь остановить Кочевника, но не успел.

– День, который должен был настать после моей смерти, настал при жизни! – загоготал он, очутившись на пороге в мгновение ока и вскинув над головой топор. – Отец мой духовный, наставник и господин! Я следовал его пути с пяти лет, когда впервые подбил воробья, кинув камень, и принёс матери ожерелье из перьев. Благодать медвежья и медвежье признание – это всё, о чём я мечтаю. О великий Страж, воин неустрашимый, неутомимый берсерк, я ждал те…

Кочевник потянулся к двери, чтобы встретить Стража лично, но вдруг та распахнулась сама и качнулась в обратную сторону с такой силой, что лишь чудом не слетела с петель. Зато ударила Кочевника так сильно, что он перелетел через стол и утащил его за собой вместе со всей утварью.

– Посторонись! – крикнула Волчья Госпожа.

Так вот что навело беспорядок в совином доме, когда мы пришли сюда, и почему мы не встретили в сиде ни одной души, кроме душ утопленников, которым было нечего терять. Ведь берсерка, впавшего в неистовство, одинаково боятся что живые, что мёртвые.

Почти на две головы выше Сола, Медвежий Страж едва не проломил собой дверной проём, когда втиснулся в дом полубоком. Из-под золотой маски в форме оскаленной медвежьей пасти выглядывала короткая рыжая борода, словно изо рта у него стекал огонь. На Страже и впрямь не было ни обуви, ни рубахи – ничего, кроме простых штанов, наручей с браслетами и бурой шкуры, колыщущейся сзади вместо плаща. У горла к ней, как брошь, был приколот засушенный цветок, кажется, вербены. Голый рельефный торс покрывали рунические шрамы: манназ, тейваз, турисаз, альгиз… Вместе они образовывали круг и складывались в став «шлем ужаса», призванный устрашать врагов. Хотя один внешний вид Стража и так справлялся с этим на славу.

«Помалкивайте и старайтесь не шевелиться», вспомнила я напутствие Госпожи, но едва сдержалась, завидев, как Страж надвигается на Тесею. Весь дом трясся под его тяжеловесными шагами, а скрип, который издавали половицы, напоминал стенания умирающих.

– Невеста, – произнёс Медвежий Страж. Голос у него оказался молодым и звонким, вовсе не таким устрашающим, как мускулистая фигура, которой он и впрямь походил на медведя, стоящего на задних лапах. – Мой вербеновый цветок, моя звезда… Ты вернулась!

Он мог одной ладонью раздавить Тесее голову, но отчего-то страх, который я испытала при его появлении, резко притупился. Быть может, потому, что Страж всё ещё оставался защитником слабых, или же потому, что между ним с Тесеей ползла шерстяная нить, невзрачная, тонкая, но точно непростая. А возможно, всё дело было в том, с какой нежностью он обращался к ней, приняв за ту, кем она не являлась. Отчаянно тянул к ней руки, просил объятий… До того, как он заключил Тесею в них, оставались считаные шаги.

– А ну стой, Великий! Я ждал этого дня не для того, чтобы ты меня как муху прихлопнул и даже не заметил!

Чудом оклемавшись после удара, Кочевник выбрался из-под обломков стола, настырно ухватился за край шкуры Стража и упёрся ногами в пол, из-за чего тот резко замер, не в силах сдвинуться с места. Крестообразный узор поплыл на гладко выбритых щеках, смешавшись с потом и кровью.

– Надо же, – протянула Волчья Госпожа удивлённо. – Тупой как пень, но до чего силён!

Она не спешила вмешиваться, но на то была причина. Я внимательно следила за её пальцами, татуированными хной; за тем, как меж них струятся нити, напитываясь древней силой, как водой. Казалось, они разбухают от неё, становятся толще и крепче, обращаются в верёвки. Наблюдая за борьбой Кочевника со Стражем, Волчья Госпожа не теряла времени даром и взывала к сейду, заговаривая расставленные ловушки. В конце концов, и в той песне, что она мычала, охотник не сразу поймал лису. Терпение – это трут, дающий искру.