Рубиновый лес. Дилогия

– Ты на сестрицу нашу обрушил свой злосчастный рок, – сказал Совиный Принц, разведя плечи вместе с коричнево-рыжими крыльями. – За это надо преподать тебе урок!

Ветер подхватил и подбросил в воздух золочёные листья. На секунду Совиный Принц полностью скрылся в их облаке, а затем раздался уже знакомый свист – он бросился вперёд, рассекая воздух, и точно так же рассёк Селену лицо вскинутым крылом, изгиб которого стал острым как бритва. Снова брызнула кровь, Селену не принадлежащая, бесчестно и жестоко отобранная. Совиный Принц завертелся на месте, и крови этой стало больше. Он буквально выпускал её из Селена, будто стремился опустошить его.

Я оказалась между двух огней – между домом, где смерть грозила моей любви, и Кристальным пиком, где смерть грозила всему миру. И ни там, ни здесь я опять не могла помочь. И после этого меня Бродяжкой кличут?! Думают, будто в прошлой жизни я действительно была Великой королевой Дейрдре? Да она бы никогда не стала отсиживаться за чужой спиной! Она бы никогда не сдалась. Поэтому…

Что я могу сделать?

Что я могу попытаться сделать, даже если не уверена, что получится?

Тяжело опустившись на единственную уцелевшую ступеньку, я подмяла под себя порванную тунику и растёрла большим пальцем свой мизинец, вспоминая ощущение тёплой волчьей шерсти, пульсирующей на нём. Всё это время нить оберегала меня, точно сами волчицы оберегают своих щенят. Повязав её на мне, Хагалаз сделала меня и мой разум недосягаемыми для Селена. А ведь прежде наша связь, оказывается, была обоюдной. Там, в хижине Рубинового леса, я тоже воспользовалась ею, проникнув туда, где шумел морской прибой и копился сумрак. Смогу ли я снова сделать это, но уже без Хагалаз? Смогу ли хоть как-то помочь Принцу? Пускай и в помощи этой он, похоже, не нуждался.

– Не поймал!

Совиный Принц перекувыркнулся через Селена, попытавшегося обхватить его руками, и тот, наверное, впервые в жизни познал вкус разочарования. Его уже зажившее лицо исказилось, белки глаз потемнели, и Селен стал атаковать Принца когтями и зубами в два раза усерднее, но всё ещё недостаточно быстро. Потеря крови сделала его медлительным, вялым и предсказуемым. Теперь, чтобы уходить от атаки Селена, Совиному Принцу даже не требовалось прилагать усилий. Он просто перепрыгивал с места на место, будто дразнил Селена и играл с ним в догонялки. Крылья лежали за его спиной, плотно сомкнутые, чтобы не мешать. Ловкость, с которой Принц маневрировал, была заключена не в них, а в его худощавом и вечно молодом теле. Он был гибким, как прут, и двигался на ногах, как в полёте. Каждый раз ускользал из-под носа Селена до того, как тот успевал до него дотронуться. Лишь единожды ему удалось ухватиться за клюв маски, но Принц тут же ударил ребром ладони по сгибу локтя Селена, и руку тому снова оторвало.

– Что такого особенного в ваших масках, что вы так боитесь без них остаться? – прошипел тот. – Неужто слишком слабы без них? Или уродливы?

Принц засмеялся.

– Я? Уродлив и ужасен? Ха-ха! Волчья Госпожа – быть может, но я, как звёзды и луна, прекрасен!

– Тогда сними её.

– Сниму. Когда всему здесь подведу черту. – И он снова растворился в воздухе прямо у Селена перед носом, когда тот кинулся на него. – Медленно. Слишко-ом медленно! Чего так неуверенно? Старайся лучше!

Совиный Принц перемещался так быстро, что я не сразу заметила, как он сам при этом умудряется до Селена дотрагиваться – поверхностно, скользяще… Грудь, затылок, лоб, шея, икры. Принц словно что-то искал в его теле, то и дело прикладывая к нему раскрытую ладонь, но никак не мог найти. Неужто тот самый секрет, ради которого мы все здесь? Если так, то чем медленнее будет двигаться Селен, тем проще будет Совиному Принцу его открыть.

Снова растерев основание мизинца, я сомкнула веки и глубоко вздохнула, успокаиваясь. Я не раз видела, как вёльвы взывают к сейду – они дышат в унисон с луной и солнцем, морями и океанами, цветами и землёй. Они дышат размеренно, глубоко, вместе с миром, и позволяют себе услышать его, чтобы он услышал их – и отозвался.

А проще всего сделать это, когда поёшь.

– Подведи коня к хомуту, подведи кота к миске с молоком, – пропела и я едва слышно. – Ах, я не могу заставить свою любовь сесть мне на колени и целовать её тайком!

Голод. Это было первое и единственное, что я почувствовала, когда потянулась к Селену и разумом, и уцелевшими крупицами своей души. Омерзительное сосание под ложечкой, отзывающееся урчанием в желудке; горькая слюна, разбавленная желчью; зуд в дёснах, боль в зубах, жаждущих вонзиться во что-то мягкое, разодрать, оторвать кусок. Сколько бы я ни искала в Селене иных чувств, продолжая петь, я ничего более не находила – только бесконечное желание питаться. Внутренняя пустота, которую он стремился заполнить чужим мясом.

«Что ты делаешь, Руби?»

– Пока осень лето сменяет, пока море соль сохраняет, пока старики носят гриву седую, я никогда не оставлю свою дорогую.

Морской прибой. Влажные стены, пещеры и туннели. Массивные колонны с каннелюрами и балкон, с которого видно сплошь синее небо. Где бы это место ни находилось, именно его Селен привык называть домом. Стараясь не терять найденную нить, протянувшуюся между мной и ним, я приоткрыла один глаз и взглянула на Селена через холм. Движения его стали ещё более неуклюжими, натужными, и теперь он не то что не поспевал за Совиным Принцем, а вообще вертелся на одном месте, открытый для ударов. Красные глаза смотрели на меня в упор.

«Ты мешаешь мне, Рубин. Перестань, пожалуйста».

Я криво улыбнулась и сомкнула веки снова, продолжая ворошить нашу связь безжалостно и бескомпромиссно, доставая из неё всё, что только могла достать, не обременяя себя при этом никакой осторожностью. Вот я увидела юношеский лик, который Селен забрал самым первым: смуглый, веснушчатый, ещё не целованный… Вот я увидела, как он пожирает заживо лошадь, вспоров ей брюхо заржавелым серпом и вытащив внутренности; вот он учится менять форму – мужчина, женщина, снова мужчина; вот он сидит на верхушке старого клёна и, любуясь звёздами, напевает ту самую песню о запретной любви, которую случайно подслушал в трактире, пока обгладывал в погребе кости его владельца.

«Ты вынуждаешь меня…»

– Век за веком я одна, – пропел вдруг Селен не своим голосом. То вновь был голос Кроличьей Невесты. – Ночь моя без звёзд темна. Иди ко мне, иди сюда.

Грохот, с которым посыпались остальные части совиного дома, заставил меня прерваться и вскочить с места. Щеку лизнул мех с засевшим на нём запахом можжевелового масла, браги и пряной хвои. Может, Медвежий Страж и был неповоротливым, но медленным его назвать не поворачивался язык: он с лёгкостью проломил собой завал, чем окончательно уничтожил дом, и пронёсся мимо меня к Селену.

– Рубин!

Солярис вместе со всеми остальными стоял на обломках того, что ещё некогда было прекрасной священной обителью. Замызганный кровью, грязью и обсыпанный блестящей крошкой от разбитых витражей, но, по крайней мере, живой. На его броне прибавилось ещё порядка десяти трещин, однако они медленно срастались на нём, обтянутые между чешуёй шерстяной тканью – серой, как волчья шкура. Не то благодаря ей, не то благодаря собственной способности исцеляться, но Солярис тоже хромал всё меньше и меньше по мере того, как приближался ко мне.