Русская поэзия Китая: Антология

КАМЕЯ

Глаза задумчивы и сиротливы От созерцанья горней красоты, Но, выбирая раковину, ты Проверь на солнце света переливы. Лучи изменчивы, нежны, пугливы, Без них резцу не воплотить мечты. Они игрою оживят черты Богини, ждавшей ночью у оливы. Любовь Дианы — олимпийский яд. Трепещет дух, блаженствовать не смея, Лобзания по-прежнему горят… Молчат уста, от страстных слов немея, — А пристальный, почти стеклянный взгляд Наметил профиль — создана камея!

СВЕТИЛЬНИК

Бледной, но властной рукой богиня неяркий светильник, Город едва осветив, над облаками взнесла. То-то отрада влюбленным. Молись про себя Афродите, Пальцы любимой сжимай в жарких ладонях своих. Эту любовь не суди. В затуманенных взорах любовниц Отблеск бессмертья горит. В песни недаром Гомер Множество мифов игривых включил о богах и богинях. Прав «Илиады» творец, тайны скрывая от нас. Но не завидует мудрый — влюбленным. В светильник спокойный Масло густое налей. И богоравный Платон Тихо беседовать будет с тобою об истинах жизни, Око твое приучать к блеску нетленных идей. Дивный светильник ума! Даже мысленно не оторваться От золотых его уст к жадному женскому рту. Может ли отблеск пленять тех, кто видит священное пламя? Только не слушаешь ты. К женщине рвешься, глупец! Хватит надолго ли масла в горящем светильнике сердца?

МОРЕ

Море — синей пустыней кругом. На волнах словно корочка инея. Только мысли мои о другом И, увы, совершенно иные. Безразлично пустыне морской Все, чем гордое сердце изранено. С морем не поделиться тоской. Я ответ его знаю заранее. Стоит разве — природе назло — Ждать, мечтая над бездною зыбкою, Чтобы счастье ко мне подплыло Золотой говорящей рыбкою? 27 апреля 1944

СКВОЗЬ ЦВЕТНОЕ СТЕКЛО

Что ушло — то ушло, Только память никак не уймется. Только памяти нравится кроткая жизнь. Сквозь цветное стекло Осужденных рассудком эмоций Смотришь в прошлое и говоришь: «Откажись От того, что тепло, От того, что интимно нелепо, От того, что — лирически — счастьем зовут…» Сквозь цветное стекло Изменяется внутренность склепа, И черты мертвеца хоть на миг оживут. Что ушло — то ушло. Сердце серым комочком сожмется. Мы с тобой — не друзья и, увы, не враги. Это ветром смело Розоватую дымку эмоций. Это — губы свело, Это — накипь из слов: «Ничего. Перемелется. Переживется. Подожди. Потерпи. Память также уймется. Сквозь цветное стекло Не увидишь ни зги». 9 июня 1944

ДОМ

Блуждая по лесу, с тобой найдем Пустой, заброшенный и темный дом. Ты, распахнув открытое окно, Откинешься: «Как пусто и темно! — От ужаса подымутся ресницы. Потом добавишь, говоря с трудом, — Почудилось: кого-то вместе ждем Мы в этом доме, темном и пустом. Когда? Не помню, но давным-давно… Кого? Не помню — это все равно…» Вдруг, распахнув прикрытое окно, Запрыгнул в дом бродяга краснолицый… На белом платье кровь красней, чем мак, Зрачки залил багрово-сизый мрак. Все тело зябко охватила дрожь: «Я знала, кто направил этот нож, И ненависть мешала мне молиться. — Ты смолкнешь вдруг в отчаяньи немом, Чтоб заключить с досадой и стыдом: А впрочем, вздор — мне может все присниться!» Я усмехнусь, не заглянув в окно: Ведь в бездне глаз твоих отражено Все то, что есть, и то, что быть должно И что смогло в событьях проявиться И даже этот странный темный дом Я разглядел во взгляде ледяном.

МЫ ПЛЕТЕМ КРУЖЕВА

Мы плетем кружева… Нам сначала казался забавой Горький труд обреченных — плести и плести без конца Эти тонкие нити, пропитанные отравой, И стараться понять выраженье сухого лица. Мы плетем кружева, хоть нелепа смешная затея С древней амфоры перенести на прозрачный узор Облик твой, опаленная ненавистью Медея, На Язона смотрящая гневно и гордо в упор. Петля к петле… То скорбное сердце мое, холодея, Оплетается сетью волшебной, сквозной, кружевной. Внучка Гелиоса, как сжигающая идея, Ты вонзаешься в мозг, чтобы властвовать и надо мной! Все понятнее мне отдаленного грома раскаты, Вспышки черного пламени в темном камине моем. Даже днем мы с тобою, служительница Гекаты, Нескончаемую и хмельную беседу ведем. И порою мне кажется — именно с яростной жрицей Мы плетем кружева — так лишь ненависть можно плести, Час настанет, и вот — изумительно разгорится Это облако кружев костром у врага на груди.

РОССИЯ

Яд ностальгии вновь, как много лет назад, Овладевает мной: я зол и резок в споре, Насмешлив, суховат, язвителен в укоре, И в мыслях у меня сомненье и разлад. Встают сквозь мутный бред властней во много крат Россия Белого — пылающее море, Россия Тютчева — смирение и горе, Россия Гоголя — смятение и ад. Кто перечислит мне все эти отраженья? Напрасно силится найти воображенье В мельканьи призраков свет вечного лица. Но отгоняю прочь приниженное чувство. Неоценимый дар — вглядеться до конца В лик Родины своей через ее искусство.

КОЛОКОЛ

Прозрачный колокол из крепкого стекла, Во тьму опущенный — холодную, морскую… Над ним заботливо пучина залегла: Я в нем живу, работаю, тоскую — И келья мне подводная мила. В луче прожектора резвятся вереницы Рыб экзотических, а водорослей сеть Легла решеткою загадочной темницы На стекла, прочно вправленные в медь, Узорной тенью пала на страницы… Знак обреченности? Но я ведь не беглец, И одиночеству не угрожают звезды, — Что им бездонная тоска пустых сердец? Но кто-то медленно выкачивает воздух Из колокола — близок мой конец… Погибнет мир, который мною создан.

ВЛАДИМИР ПОМЕРАНЦЕВ

СИРЕНА

Бледен был солнца восход. Холоден мертвый рот. И волны ласкали прохладное тело. Сирена из пены смотрела и пела О розовых лунах в прозрачной воде, О плясках веселых чешуйчатых дев, О черных килях горделивых фрегатов, О смуглых, задумчивых, мертвых пиратах, Лежащих на дне среди веток коралла… Волна прибегала, волна убегала, Целуя хвостатого тела извивы. И плачет сирена: как люди красивы, Зачем же всегда они так молчаливы? Но бледен был солнца восход, Холодным был мертвый рот.

«В желтом пламени песков…»

В желтом пламени песков, В голубых зыбях морей Скрыто в темноте веков Сердце памяти моей. Ненависть родней любви, Чаще роз растут шипы. Ночи в пытках, дни в крови, И огонь костров шипит. Пламя лижет мрамор тел, Дымом вьется в волосах. Чей-то голос сладко пел, В чьих-то радостных глазах Засверкавшая слеза. Чей-то вздох, что улетел В облачные небеса. Призраки забытых снов Крыльями шуршат над Ней, В желтом пламени песков, В голубых зыбях морей.

ТАЙГА

Скала, поднявшаяся над простором Тайги зеленой, сумрачных долин, Коней небесных голубых равнин За гривы облаков в движеньи скором — Не удержать влюбленным в солнце взором. Лишь кедр — угрюмый старый исполин, Откинув пряди вековых седин, Любуется их сумасшедшим хором. И нежатся на скалах теплых тигры, В свои таежные играя игры, Изюбри настороженные бродят, Девичьими глазами смотрят козы. Но иногда здесь пули цель находят, И кровь в траве цветет роскошной розой.