Русские адмиралы — герои Синопа

Себя адмирал не щадил, он нередко оказывался в опасных местах, несмотря на несколько контузий и усталость. В июне к прочим недугам прибавилось заболевание «холериной», которая к лету появилась в Севастополе⁹⁷⁶.

Но болеть было некогда. Моряков на бастионах оставалось все меньше, и 14 июня Нахимов обратился к Горчакову с докладной запиской: «По значительной убыли наших чинов морского ведомства весьма затруднительно и скоро совершенно будет невозможно пополнять прислугу на батареях оборонительной линии, почему я имею честь почтительнейше просить в. с-ва приказать сформированный полубатальон из команд затопленных в Керчи транспортов и пароходов, в числе 400 человек, который, по донесению командующего им от 1-го сего июня, находится ныне в Таганроге, выслать в Севастополь и, если можно, на подводах»⁹⁷⁷.

Не менее важной оставалась проблема снабжения боеприпасами. 15 июня адмирал направил начальнику артиллерии Южной армии и сухопутных и морских сил в Крыму генерал-лейтенанту А.О. Сержпутов-скому отношение об организации снабжения Севастополя снарядами, в котором сообщал о сотнях тысяч снарядов, поступавших в Севастополь из средств морского ведомства, и удивлялся, что Артиллерийский департамент ограничивается отправкой всего 8000 ядер, которых явно было мало. Адмирал отмечал: «...для меня совершенно все равно, откуда снаряды придут в Севастополь, употребление им будет одно и то же»¹.

Особенно плохо дело обстояло с бомбами для мортир. Пришлось обратиться к сохранившимся на складах Севастопольского порта бран-дскугелям. 18 июня Нахимов отдал приказ о переделке пятипудовых брандскугелей в бомбы, чтобы использовать их для стрельбы из старых мортир^{978 979}.

В ходе обороны от обстрелов уменьшалась и численность полиции. 23 июня как генерал-губернатор Нахимов направил начальнику штаба главнокомандующего сухопутными и морскими силами в Крыму генерал-лейтенанту К.Р. Семякину отношение с предложением для усиления охраны порядка на Северной стороне Севастополя подчинить всех жителей командующему там войсками генерал-майору Тетеревникову, чтобы уменьшить существующие беспорядки с помощью военной полиции⁹⁸⁰.

В тот же день Нахимов отдал приказ № 829 об обучении команды Михайловской батареи действиям у орудий не реже 2 раз в неделю⁹⁸¹.

Это был один из последних приказов адмирала. Окружающим он казался бессмертным. Но это было не так.

Смерть и бессмертие

Утром 28 июня, когда начался обстрел 3-го бастиона, Нахимов собрался туда, но П.В. Воеводский задержал его рассмотрением бумаг. В 16.00 адмирал велел седлать лошадей, говоря: «Как едешь на бастион, так веселее дышишь». Дав Воеводскому поручение, он отправился с флаг-офицерами А.В. Фельдгаузеном, П.М. Костыревым и М.Е. Колтов-ским на 3-й бастион, где пробыл около часа⁹⁸². Сопровождавший адмирала лейтенант М.Е. Колтовской (Фельдгаузена Нахимов отослал с по-рулением) вспоминал, что сначала на 3-м отделении побывали на батарее капитана 2-го ранга Никонова. Нахимов сидел у блиндажа батарейного командира, когда в нескольких шагах взорвалась бомба. Офицеры поспешили укрыться в блиндаже, но адмирал даже не шелохнулся, игнорируя летящие осколки и камни. Затем моряк пил лимонад в блиндаже А.И. Панфилова и вместе с ним отправился осматривать под огнем 3-й бастион, а потом на серой лошадке шагом под градом ядер и пуль направился на 4-е отделение. По дороге Павел Степанович был чрезвычайно весел и любезен; он говорил Колтовскому: «Как приятно ехать такими молодцами, как мы с вами; так нужно, друг мой, ведь на все воля бога, и ежели ему угодно будет, то все может случиться: что бы вы тут ни делали, за что бы вы ни прятались, чем бы ни укрывались, ничто бы не противостояло его велению, а этим показали бы мы только слабость характера своего. Чистый душой и благородный человек будет всегда ожидать смерти спокойно и весело, а трус боится смерти, как трус»¹.

Приехав на батарею П.А. Жерве, являющуюся началом 4-го отделения, Нахимов, видя слабый обстрел, собрал вокруг матросов и прислугу орудий и обратился к ним: «Ну, друзья, я осмотрел вашу батарею, она далеко не та, какою была прежде; она теперь хорошо укреплена; ну, так неприятель не должен знать и думать, что здесь можно каким бы то ни было способом вторично прорваться. Смотри ж, друзья, докажите французу, что вы такие же молодцы, какими я вас знаю, а за новые работы и за то, что вы хорошо деретесь, спасибо, ребята»^{983 984}.

Потом он поехал на Малахов курган. Нахимов резко выделялся среди других офицеров, носивших серые шинели, черной формой и золотыми эполетами. Если ему говорили об опасности, адмирал говорил: «Это дело случая!»⁹⁸⁵ Когда Нахимов с кургана наблюдал за противником, высунувшись из-за укрытия, он был смертельно ранен в голову пулей. Даже предшествующая пуля, попавшая в мешок вблизи головы, не заставила его укрыться⁹⁸⁶. Это произошло около 18.3О⁹⁸⁷.

Скорее всего, адмирал стал жертвой неприятельского снайпера, ибо неприятельские линии были в десятках метров от Корниловского бастиона.

В донесении Горчакову о событиях в Севастополе с 5 часов утра 28-го до 5 часов утра 29 июня Д.Е. Остен-Сакен в перечне потерь на 4-м отделении обороны указал: ранен командир Севастопольского порта и помощник начальника гарнизона адмирал Нахимов. Также он был указан и в общем итоге выбывших из строя: 1 адмирал, 2 офицера и 224 нижних чина¹. Казалось бы, Нахимов добился своего желания и слился с коллективом соратников. Однако его ранение вызвало огромный резонанс.

29 июня, рапортуя Великому князю Константину Николаевичу о ранении и безнадежном состоянии Нахимова, Горчаков писал о необходимых перемещениях в руководстве обороной:

«...Доводя до сведения в. и. в-ва о сей невозвратимой потере для флота и для России, считаю долгом донести, что для выгод службы я нашел необходимым:

1. Оставив вице-адмирала Юхарина при настоящей обязанности начальника эскадры, поручил контр-адмиралу Панфилову временное исполнение должностей помощника начальника Севастопольского гарнизона по части морской, военного губернатора г. Севастополя и командира порта.

2. Пригласить вице-адмирала Метлина прибыть на несколько дней в Севастополь для устройства здесь хозяйственной и распорядительной частей морского ведомства»^{988 989}.

Многие участники обороны уже тогда понимали, какую потерю понес Севастополь. Капитан-лейтенант А.Б. Асланбегов, присутствовавший при последних днях и часах Нахимова, записал в дневнике 29 июня: «...Да, эта потеря в настоящую минуту чрезвычайно чувствительна и важна! Он имел большое влияние на моряков, и его объезды по бастионам необыкновенно как воодушевляли людей. Не только матросы, за которых он стоял всегда горой, но и солдаты встречали его всегда с восторгом, называя его утешителем. Конечно, ему следовало беречься, зная, что в настоящую минуту весь флот Черноморский на его руках, зная, что его влияние на Горчакова весьма велико и что в. кн. Константин Николаевич по расположению к нему может сделать многое полезное для героев-моряков. Сколько раз ему говорил я, что жизнь начальника несравненно полезнее отечеству, чем смерть, и поэтому первый долг великого гражданина, зная и чувствуя о пользе, которую может принести собою, должно быть желание сохранить себя, с мыслью быть полезным, служить отечеству; есть моменты, когда начальник должен показать пример храбрости и самоотвержения, но не подставлять без всякой нужды свою голову шальной пуле. Герой Синопа должен был продать свою жизнь гораздо дороже. Жаль, очень жаль безвременную смерть бравого адмирала. Я говорю смерть, потому что все говорят, что он жить не может»¹.

П.И. Лесли высказал свое мнение о важности Нахимова: «...Вы, конечно, можете себе представить все наше горе, когда всеми любимый, как отец родной_ги уважаемый, как хороший и справедливый начальник, уже не в состоянии распоряжаться нами, а мы без него сироты; он один только у нас и остался, который заботился о нас и поддерживал дух. Матросы жалеют его, как отца родного; они знают его давно и знают, как он о них всегда заботился; все свое довольствие он раздавал им»^{990 991}.

П.В. Алабин написал в походных записках:

«...К общему сокрушению весть о ране Нахимова подтверждается; говорят, она смертельна.

Нахимов составил себе имя, славу, народность в одну войну как человек и герой. Если Черноморскому флоту суждено было бы подняться со дна морского, можно надеяться, что Нахимов к венцу, свитому им на Синопском рейде, прибавил бы лучезарные листки. Этот морской Суворов, боготворимый моряками, конечно, наделал бы чудес с этим едва ли не самым геройским флотом в мире и страшную бы совершил месть своим врагам, по злобе которых величавый флот этот должен был погибнуть не в честном бою, а как невинная жертва, гибнущая в темноте, потрясая своими цепями...»⁹⁹²