Русские не сдаются!

— А вы и есть мужик! — выкрикнул Данилов.

Я спокойно подошел к лейтенанту и коротким апперкотом пробил ему в бороду, отправляя строптивца в нокаут с одного удара.

— Вот так может мужик. А в остальном вы зарвались, сударь. Я ничего плохого вам пока не сделал. Но вы ведете себя, как свинья! — сказал я, спокойно отходя на несколько шагов назад.

Моментально между мной и лежащим в луже Даниловым оказались трое офицеров. Они стеной стали, но лицом ко мне. Наверное, бить с кулака не особо принято? Ну а если сильно хочется? Мне хотелось сильно, и я ударил.

— Дуэль… немедленно! — привстав на локтях, не поворачивая в мою сторону головы, сказал лейтенант.

— Как угодно, сударь! — решительно сказал я.

А в голове уже роились мысли, что я могу такого сделать, чтобы вмиг не быть проколотым, как кусок шашлыка шампуром. И тут только уповать на те ухватки и приемы, удары, что мне известны из будущего. Так что не факт, что сегодня — последний день моей второй жизни.

— Как старший в чине, я прошу вас, господа, извиниться друг перед другом! — потребовал Саватеев.

— Сие вопрос чести… — сказал Данилов, отряхиваясь от грязи. — И его решить нужно.

— Дуэли запрещены. Лишь только по окончанию войны… И тогда уж ваше дело, господа. Нынче же это дело и мое! — настаивал Саватеев. — Али каторга вам более мила, чем служба и честь защищать Отечество наше? Один офицер убитым будет, иной арестован и на каторгу сослан. А кто воевать станет?

Я молчал. Безусловно, ротмистр был прав. Ну какие дуэли, если война идёт? Однако я не мог быть миротворцем. Уже не мог.

— Лейтенант Данилов, есть ли нужда напомнить вам то, как вы тут оказались? — загадками говорил Саватеев, приводя, как оказалось, убийственный аргумент.

— Нет, ваше высокоблагородие! Пойду я, пожалуй, мундир очищу! Дуэль в сей же час, как закончится осада! — сказал Данилов и попрощался со всеми, кроме меня.

В дальнейшем вечер прошел скомкано и даже исполнение «Черного ворона» было пусть и воспринято, как что-то необычное, но не вернуло общение в непринужденное русло.

Следующий день прошел в почти ничегонеделании. Я лишь, как тот полководец, ходил да руками водил. Всё определял, где копать отхожие ямы, как организовывать дежурства, где оборудовать кострище для кипячения воды, а где для приготовления еды. Солдаты выкосили траву в нашем лагере, а также изрядную часть на ближайшем поле, почти до леса. Так что санитарное состояние лагеря стало действительно хорошим исходя из того, что в принципе возможно сделать в таких условиях.

Начался второй день. Я решил, что хватит нам прохлаждаться, если целый день благоустройства можно назвать «прохлаждением». Так что построил своих бойцов и стал определять задачи.

Моя эйфория от нового здорового тела постепенно сходила на нет, — уже понятно, что это самое тело не такое тренированное, как мне бы хотелось. Куда там мне нынешнему до меня в конце Отечественной войны, да и после неё ещё лет так тридцать! Силы мало, растяжки никакой, даже реакция меня не устроила. Думаю быстро, принимаю решения мгновенно, а вот для реализации задуманного требуется непозволительно много времени.

И это надо исправлять.

— Стройсь! — выкрикнул я, когда мои солдаты, недовольные ранней побудкой, как сонные мухи, вышли в одних портках и босиком на воздух.

Ещё и дождик моросил, ветер был порывистый. Лежать бы в палатках да мечтать о женщинах, а я их — на зарядку.

Построились… Пришлось объяснять, что на тренировках я хочу видеть бойцов не в колоннах, как на параде… Объяснил, как именно. И что, началась тренировка? Как бы не так. Боевые построения, как и маршевые, мои солдаты знали. А вот физические упражнения — считай, что и нет. Как можно учить солдат воевать, если они не умеют делать махи руками? Не говорю уже о более сложных упражнениях.

Но вначале всегда тяжело. Надеюсь, что только вначале. Так как битый час мы потратили на то, чтобы я объяснял стойки и порядок выполнения лишь некоторых, базовых для разминки упражнений, которые знает любой школьник в покинутом мной будущем. Даже изнеженные детки двадцать первого века, и те знали, как правильно приседать, делать махи руками и ногами, не говоря уж о тех, кто выпустился из советской школы.

— Могу спросить у вашего благородия, пошто сие нам? Ногами махать да руками? Стойкам, маршировке да ружейным приёмам обучены, но вы ихи не требуйте с нас, — высказался за всех сержант Кашин.

— Силу и ловкость развивать надо, чтобы жиром не заплывать. Одними экзерсисами и маневрами воинскую науку не постичь. А что если пришлось бы нам бегать по лесам? Так выдохлись бы солдаты, ещё не добежав до леса, — отвечал я.

Кажется, что всем давно известно, даже в нынешнем времени, что отжимания формируют силу, или поднятие тяжестей полезно для развития силы и придания рельефа мышцам. Нет, не известно, а нужно растолковывать! Недостаточно, когда вся наука рукопашного боя заключается в поворотах с ружьём с примкнутым штыком с «отнесением оружия перед себя», как это прописано еще в Петровском Воинском Уставе.

Так что потренироваться сегодня не удалось. Полтора часа из двух, отведенных на занятия, приходилось объяснять и показывать, что да как. А Кашину, въедливому субчику, еще и объяснять, для чего всё это. Можно было бы, конечно, лишь приказывать, а потом хоть измываться над солдатами. Но я считал, что когда воин знает, для чего у него пот стекает по спине, то более усердно будет заниматься.

— У меня есть к тебе дело, Иван, но сие тайна… — в очередной раз подумав, заговорил я на опасную тему с Кашиным, когда солдаты были отправлены умываться. — Мне нужно, дабы ты поучил меня бою на шпагах. Она у тебя есть, ты же умеешь?

Сержант сделал шаг назад, выпучил глаза, силясь во мне только ему ведомое рассмотреть. Не знаю, что он хотел высмотреть, надеюсь, не другого человека в теле его командира. Ну и не умалишенного.

— Ваше благородие, да куда же мне до вас? Вы же признанный умелец на шпагах, — казалось, с трудом заново обретя дар речи, сказал сержант.

Ну, а что мне нужно было делать, чтобы освоить шпагу? Дуэль-то не за горами, как оказалось. Я, как тот Д’артаньян, не успел прийти в расположение, а уже получил вызов.

Так мало того, что меня Данилов на лоскуты порежет, ещё же и опозорюсь. Не то чтобы я проникся мундиром и теперь считаю себя гвардейцем, которому неуместно бегать от драки. Но в прошлой жизни везде оставался воином, в этой сложилось так, что вновь защитник Родины. И понятие чести — всегда со мной, в мыслях, в плоти и крови. И нужно быть готовым эту честь защитить, отстоять.

— В лес пойдём, там и станем тренироваться, дабы никто не видел, — заключил я, когда Кашин все же согласился стать моим инструктором.