Русский романтизм
Шрифт:
таксиса ночного пейзажа,—вот почему данная работа считает излишним при-
водить большее количество примеров.
1361
Оба сна следуют один за другим и помещены после вто-
рой, на взгляд рассказчика, таинственной встречи. С одной
стороны эти сны характеризуют его душевное состояние. Он
взволнован странной встречей, и сны ему снятся „странные" *).
С
По отношению к событиям, рассказанным в повести, оба сна
являются в одно и то же время резонаторами прошлого и
пророчествами о будущем. Первый сон связан исключительно
с темой страсти; второй — с темой тайны. Строение снов,
таким образом, повторяет строение повести, подтверждает
тематическую двухпланность рассказа.
Половина первого сна состоит из нитей, идущих к впеча-
тлениям от первой и, по преимуществу, от второй встречи. Во
сне красавица предстала „вся белая, с длинными белыми
крыльями". В окне Соррентского павильона тоже некогда
появилась „стройная женщина, вся в белом" (стр. 243), точно
так же, как и в Михайловском: „широкое белое платье облекало
и теперь ее члены" (стр. 245).
Мотив прощания во сне восходит к моменту прощания во
второй встрече, причем и во сне, и на яву звуки „Addio" про-
должительно звенят, все наполняя вокруг собою. 2) Во сне рас-
сказчик простирает к летящей красавице жадные руки; на яву
он полон жадного любопытства к ней.
Вторая половина сна предсказывает конец любовной
истории. Во сне красавица тает в золотых нитях солнца-паука;
в конце повести она хоронит свое умершее сердце. Та же кон-
струкция и во втором сне, связанная с темой таинственного.
Во сне перед рассказчиком ряд преград, не позволяющих ему
проникнуть туда, куда зовет его незнакомка; и в действитель-
ности— препятствия в лице всех тех, кто скрывает от него
незнакомку. Во сне Лукьяныч в образе Дон-Кихота, он непод-
купный; таким же предстанет он и на следующее утро, когда
откажется от предложенной ему серебряной монеты и получит
от рассказчика наименование „старого плута, Дон-Кихота Ламан-
ческого". Появление героини во сне пророчествует о третьей
встрече на маскараде. „Так вот он этот шут!" говорит она во
сне. А во время разговора на маскараде сам рассказчик чув-
ствовал, что быстро превращается в какого-то ухмыляющегося
дурачка (стр. 266). Э гу форму сна-резонатора и сна-пророчества
Тургенев ввел позднее в „Первую любовь" (стр 69), в „Нес-
частную" (стр. 269).
„Волнуемый такими беспорядочными, отрывчатыми мыслями, я за
снул поздно и видел странные сны" (стр. 247).
3) Иная форма сна в „Андрее Колосове" — сон отрезвляющий (стр. 31).
1361
Символика ^НЬ| в >> ^рех в с тРе ч а х " фантастические; в пер-
CHa вом — крылатая женщина превращается в облако,
тающее в золотых нитях солнца-паука, в образе
которого является незнакомец. Во втором сне Лукьяныч имеет
облик Дон-Кихота, ищущего свою Дульцинею. Фантастика
снов держится на символике; чтобы выяснить ее роль в рас-
сказе, надо вскрыть значение символов — путь для этого —
соответствующие аналогии в творчестве Тургенева.
Образ женщины-облака повторяется у Тургенева во сне
Аратова („Клара Милич"). И облако-женщина из „Трех встреч",
и облако-женщина из „Клары Милич", оба белые, оба улетают
от героев сна *).
Как для рассказчика „Трех встреч", так и для Аратова,
женщина-облако нечто недосягаемое, к чему они стремятся,
и что от них уходит.
Облако, как символ непостигаемой рассказчиком, усколь-
зающей от него любви — не нов вообще в литературе.
Во II части „Фауста" Гете, в III действии, телесное Елены
исчезает, а одежды ее, оставшиеся в руках Фауста, расплы-
ваются в облака, окружают Фауста, поднимают его и уносятся
вместе с ним. К. Аксаков на этом же образе строит свою
фантастическую повесть „Облако" 2). Девушка-облако исчезает
от любимого ею героя повести Лотара, как только он узнает
ее тайну и только облачком проносилась иногда перед ним.
Надо думать, что символика эта восходит к немецким роман-