Русский романтизм
Шрифт:
сном. Сон — для героя „Первой любви" — ночное свидание
отца его и Зинаиды. Сон для Петра Гавриловича из „Не-
счастной" — признание Сусанны и ее посещение.
Роль Лукья- В анализируемом нами сне есть еще одно
ныча в ком- действующее лицо — Лукьяныч в образе Дон-
познцяи рас- Кихота Ламанчского. Сон, на мой взгляд, поз-
catA8a воляет уяснить, почему разрешил себе Тургенев
ввести,
чески не связанный с композицией основной темы — тайны
гибельной страсти. Во сне, как и на яву, у Лукьяныча одна
и та же роль. Во сне он оберегает проход, по которому герой
может проникнуть к „неслыханному счастью", к Психее;
в действительности, он скрывает от рассказчика приезд в де-
ревню незнакомки, таинственно отмалчивается по поводу нее.
Во сне мотивируется роль Лукьяныча так: „целую жизнь
отыскивал я свою Дульцинею — и не мог найти ее, и не по-
терплю, чтобы вы нашли свою", говорит он. Лишь по кон-
трасту может быть назван Лукьяныч Дон-Кихотом. В нем
нет именно тех черт, которые Тургенев считал основными
в психологическом типе Дон-Кихота, нет веры, „в нечто веч-
1361
ное, незыблемое, в истину", он не проникнут „весь предан-
ностью к идеалу" (стр. 322). Чисто внешний признак положен
Тургеневым в основу сближения Дон-Кихота и Лукьяныча —
он неподкупен, предан и верно исполняет приказания мол-
чать о незнакомке. Тот же прием чисто внешнего сопоста-
вления, основанного на сходстве одной какой нибудь ситуации,
действующего лица с литературным героем повторяется Тур-
геневым и в другом месте повести. „Я, как Гамлет, вперил
взоры свои в госпожу Шлыкову", говорит рассказчик, опи-
сывая свою встречу с ней в Москве. Лукьяныч по своему
характеру скорее контрастирует, чем сходствует с Дон-Ки-
хотом. Он томится жизнью. Ему „поскорей хочется дожить
свой век", потому что „жуешь, жуешь хлеб, инда и тоска
возьмет: так давно хлеб жуешь". Ему „страшно", „скучно
одному". И жизнь томит его, и смерть страшна ему. Фигура
Лукьяныча, скучающего, ждущего смерти, как избавления от
тоски, и боящегося ее, нужна была для оттенения основного
действующего лица — незнакомки. Тема гибельной стихийной
страсти — тайны, целиком захватывающей человека, в компо-
зиции рассказа поддерживается противоположной темой —
темой человека, живущего без страсти, а потому томяще-
гося жизнью, ждущего >> желающего смерти, но вместе
с тем боящегося ее. Тот, кто сгорает в стихии страсти, не
думает о конце, хотя и неуклонно стремится к нему.
Тот же прием оттенения основной темы контрастной,
побочной — в „Первой любви". Повесть о страсти Зинаиды,
о первой любви юного героя, заканчивается рассказом о смерти
„трудной и тяжелой" одной бедной старушки, всю жизнь знав-
шей лишь нужду и несчастья. „Казалось, как бы ей не обра-
доваться смерти, ее свободе, ее покою?" А между тем, пока
ее ветхое тело еще упорствовало, пока грудь еще мучительно
вздымалась под налегшей на нее леденящей рукой, пока ее
не покинули последние силы, — старушка все крестилась и все
шептала: „Господи, отпусти мне грехи мои, — и только с по-
следней искрой сознания исчезло в ее глазах выражение
страха и ужаса кончины" (стр. 72). Смерть старушки напо-
минает герою о Зинаиде, подхваченной вихрем любви. Смерть
для нее неизбежный конец: — „Вот чем разрешилась, вот
к чему спеша и волнуясь стремилась эта молодая, горячая,
блистательная жизнь" (стр. 70).
а Мы рассмотрели „Три встречи" с точки
;ТоР- ВСТРвЧИ; зрения их композиции, указали сходство не-
Тургенева которых композиционных приемов с поздней-
шими повестями Тургенева. Подведем теперь
итоги и посмотрим, какое место занимают „Три встречи"
среди других повестей Тургенева.
1361
Они знаменуют собой некоторый перелом в его творчестве,
сказавшийся ярче всего в области повествовательного жанра.
В предшествующих повестях оформление повествовательного
материала идет вокруг какого нибудь лица, рассматриваемого,
как явление типическое в бытовом или психологическом от-
ношении. Так, „Андрей Колосов" состоит из ряда типических