с любовью, Смерть

— Даже не буду выяснять, что это.

— Могу рассказать, — уже у машины предложил напарник. — Очень интересно, между прочим.

— Сейчас ничего не сможет заинтересовать меня больше, чем желание вычислить того, кто наведывается к Вигельсонам.

— Можно слежку за домом поставить. У меня где-то была крохотная камера для записи утех различных…

— Начинаю думать, что Вигельсон был не так уж и не прав, называя тебя сумасшедшим.

— Ну, не меня, а нас — это во-первых. Во-вторых, мне всегда было интересно, чем Чип и Дейл занимаются, когда меня нет.

Мотор "Агресты" мягко заурчал, и машина двинулась с места.

— И чем же? — вяло отозвалась я, понимая, что напарник теперь не уймется.

— Не поверишь. Спят. От этих псов моя жизнь буквально зависит, а они спят.

— Если ты так беспокоишься за свою жизнь, мог бы выпускать их, как делают другие владельцы аст.

— Вот еще. А если они пострадают? Я же себе этого не прощу.

— А что если пострадаешь ты? Что будет с ними?

— Будут питаться отборными деликатесами у Лира. Огребать от его кошака. Жизнь асты прекрасна и удивительна даже с адекватным хозяином. К тому же, я уверен, ты тоже не оставишь их без заботы.

— Дурак.

— Это еще почему? — улыбнулся Ран.

"Потому что я, скорее всего, свихнусь, если мне снова придется сидеть у твоей кровати не зная, очнешься ты или нет".

— …я все равно не понимаю, — резко переключилась я, — как связаны наши проклятия и почему я не могу забрать твою душу.

— Вообще-то ты ее давно забрала, — усмехнулся напарник. — Не в физическом, правда, смысле. А вообще я ведь хотел нормально объяснить, но ты была немного на взводе. Это, так называемая, "иерархия проклятий". Не может простое "несчастье" уничтожить саму "смерть".

— Значит все-таки твоя душа…

— На месте, моя леди. Нет в этом никаких секретов и тайн.

— Ты поэтому меня не боишься?

— Не поэтому. Тебя я никогда не боялся.

В задумчивости я прикусила губу, любуясь на мелькающие за окном огни.

— Почему?

— Очевидно же, — спокойно отозвался Ран, не отводя взгляда от дороги.

— Для меня — не совсем.

— Сама подумай. Я не боюсь своего отца, который способен сдать меня на опыты и наградить проклятьем. Не боюсь брата, который, чтобы спасти меня от отца, готов на все. Не боюсь чокнутых мутных душ, от которых вообще неизвестно чего можно ожидать. Не боюсь ни смерти, ни проклятий — я к ним привык. Не боюсь твоей "карающей длани", потому что… — На секунду взгляд его потерялся, дрогнули зрачки. — Потому что за тебя я боюсь намного больше, чем тебя.

Дрогнуло сердце. Забилось загнанной в клетку птицей. Застряло в районе солнечного сплетения такое глупое, но закономерное очередное "почему?", когда Ран, все так же не глядя на меня, произнес контрольное:

— Потому что люблю. И больше ничего не имеет значения, уж прости.

— За что? — тихо спросила я, растерявшись окончательно.

Перекручивала услышанное в мыслях, пытаясь найти подвох, уловить привычную шутливую нотку, обнаружить хоть малейший намек на то, что это не всерьез.

И не находила ничего.

Только какую-то тоскливую обреченность.

Ран молчал. Я протянула руку, желая коснуться его, но приятель вздрогнул и отстранился. С досадой качнул головой, указал на дорогу, мол, не сейчас, не отвлекай, мы ведь разобьемся — хотя не помню, чтобы раньше это его останавливало.

Трижды я порывалась что-то ответить. Трижды терпела фиаско. Не вязались слова в предложения, а чувства не облекались в слова. Только странное тепло разливалось там, где жила душа.

Непривычное, но знакомое.

— Элгерт. Я не знаю, кто ты, но ты меня уже бесишь, — сообщил Ран листку бумаги и нервно отшвырнул в сторону папку с нашими данными по экспериментам и экспериментаторам.

Весь вчерашний вечер напарник провел перед ноутбуком, погруженный в свои мысли. Не то жалел о сказанном, не то представлял, что ни к чему хорошему это не приведет, не то просто боялся, что однажды я отвечу — и это будет совсем не то, что ему бы хотелось услышать. Усложнял все мой мозг, попеременно предлагающий то кинуться ему на шею с криком "Я тоже тебя люблю", то убежать на несколько лет в горы и подождать, пока все затихнет.

Страшно даже подумать о том, что многие его шутки на самом деле были вовсе не шутками. Сколько раз я называла его балбесом в ответ на очередное "Ты разбиваешь мне сердце, моя леди" — и не замечала очевидного. Проще было отмахнуться, сказав: "Это же Ран, он всегда такой". Все верно. Всегда. Сколько я его помню.

Мысли эти нисколько не помогали расследованию, поэтому, стараясь вернуться в рабочий ритм, я раз за разом вычерчивала на листке ненавистные уже инициалы. Элгерт. Т. "Т.Э."

Кара пришла в районе обеда совершенно расстроенная. Мы просили поузнавать по всем доступным ей каналам хоть что-нибудь, что выведет нас на этого товарища неопределенного пола, но судя по печали в глазах — у нее ничего не вышло. Более того, когда она попыталась зайти в базу специальных данных, ее довольно быстро отловили и попросили впредь не хулиганить. Будет разрешение с пятью печатями — милости просим, мол. Хорошо хоть отделалась предупреждением, без выговора, штрафа или чего похуже.

— А может, черт с ним, с этим Элгертом? — вздохнула я, в очередной раз выводя "Т.Э." на листке перед собой.

— Он — единственный, кто пока позволяет мне сомневаться в отцовской причастности, — отрезал Ран.

— А что если мы напрасно зациклились на этом списке?

— Сложи паззл. Дано: несколько человек, проклятых Коллекцией Темной Крови, сама коллекция, которая то ли есть у отца, то ли нет — вспомни слова Лира. И куча трупов по числу статуэток прямо рядом с отцом. И, что самое страшное, у него есть мотивы в обоих случаях.

— Ты про одно, кажется, забываешь. У тебя ведь самого проклятие из отцовской коллекции. Он бы никому ее не отдал. Для начала потому, что двух хозяев у проклятий быть не может — то есть ему для начала нужно было бы замкнуть круг. Но ты ведь жив.

— Магия развивается. Появляются все новые артефакты. Не удивлюсь, если уже есть какой-нибудь способ передать Коллекцию до завершения цикла.

— Ты все-таки думаешь, что отец кого-то покрывает? Но зачем ему это?

— Спроси чего полегче.

"Т.Э."

— Слушай. — Я даже вздрогнула от всплывшего воспоминания. — Это может быть совпадением… Но я ведь у твоего отца эти инициалы видела. На ручке его гравировка. "Рагнару, в день пятисотлетия Совета. Т.Э", что-то такое.

— О как, — только и выдохнул Ран. — Все страннее и страннее.

— Может быть, съездишь к нему? Под каким-нибудь благовидным предлогом. Пошаришь в кабинете, найдешь эту ручку словно бы случайно, да спросишь между делом, кто это.

— А если не найду? Он может оставлять ее на работе. "Специальная ручка для раздачи автографов".