Сердце Скал

Двор напоминал разгромленный птичник, в котором похозяйничал матерый волк. Хищник затаился где-то недалеко: кардинал даже спиной чувствовал на себе его пристальный взгляд. Но куда сильнее страха была злость на себя. О чем он думал вчера, Леворукий и его кошки?! Должно быть это шадди ударил ему в голову, что он так благодушно отмахнулся от известий о дуэли! Велика важность, говорил он себе, если Рокэ прикончит пару-тройку Людей Чести. Их поголовье давно пора сократить. Слепец, ротозей, простофиля!.. Не иначе как он заразился наивностью от Агния.

По счастью, в пустом дворце Сильвестру встретился Маркус Фарнэби. Благослови Создатель сплетников! Маркиз всегда отличался исключительным чувством самосохранения, поэтому и не ринулся на Старую Часовенную улицу вместе со всем двором. Он скромно дождался кардинала. Приятно видеть, что дальновидные люди еще не списывают тебя со счетов, как поторопились сделать ослепленные враги…

Фарнэби в подробностях описал Сильвестру сцену, произошедшую сегодня в Старом парке во время прогулки короля.

В час дня, в полном соответствии с этикетом, его величество под руку с ее величеством в сопровождении придворных дам и кавалеров степенно шел по главной аллее, когда на ее противоположном конце показался барон Жан-Филипп Феншо в глубоком трауре и с еще более траурной гримасой на морщинистом лице.

Старик не появлялся во дворце со времени своего отъезда в Эпинэ по случаю смерти сына, поэтому король приветствовал осиротевшего отца милостивым жестом.

— Мы соболезнуем вашей утрате, барон, — сказал он, жалуя Феншо руку для поцелуя.

— Благодарю вас, ваше величество, — ответил старик гулким голосом, словно у него был заложен нос. — Видит Создатель: никто не оплакивал своего сына так, как я! И все же я был бы готов потерять его снова, если бы это избавило меня от горя принести страшную весть вашим величествам.

Удивленный король одернул руку.

— О чем вы?

— Весть эта не столько для вас, государь, сколько для ее величества, — ответил Феншо, горестно опуская голову, словно не осмеливаясь взглянуть королеве в лицо.

— Говорите же, дорогой барон! — порывисто воскликнула Катарина, подавшись вперед и судорожно сжимая руку мужа словно в поисках опоры…

Лицемерная кошка! Сильвестр готов был прозакладывать душу Леворукому, что она уже знала новость: дуэль закончилась больше получаса назад, и королеву наверняка успели известить. У нее было время ко всему приготовиться. Сильвестр поклялся бы, что это она сама и надоумила Феншо отправиться в парк, чтобы разыграть перед королем слезливую сцену…

— Государыня! — произнес Феншо, и его выцветшие глаза влажно заблестели. — Простите меня, что я прихожу к вам вестником несчастья! Но я верный вассал вашего брата, который был так добр, что называл меня своим другом, и великодушно согласился считать мой дом своим. Я не мог не выполнить обещания, ставшего для меня священным. Крепитесь, ваше величество. Ваши братья, граф Энтраг и его сиятельство граф Ариго дрались сегодня на дуэли с господином Первым маршалом. Они отстаивали свою честь и честь всей вашей фамилии… И погибли.

Катарина вскрикнула и без чувств повалилась на землю к ногам короля. Бедный Фердинанд весь затрясся от ужаса и неловко нагнулся, чтобы поднять жену.

Свита загудела как встревоженный улей. Фрейлины кинулись на помощь ее величеству, придворные дамы поднесли носовые платки к глазам. Вызов произошел вчера в присутствии множества свидетелей, о нем знали все, но новости о том, чем закончился поединок, еще не успели распространиться при дворе. Возбужденные мужчины столпились вокруг барона Феншо, совершенно позабыв о приличиях.

Минут через пять Катарина Ариго соблаговолила, наконец, открыть глаза. Опираясь на руки своих приближенных, она поднялась с земли, но только для того, чтобы снова рухнуть к ногам короля – на сей раз на колени.

— Ваше величество, мой возлюбленный государь! — воскликнула она, плача в голос. — Клянусь вам: мои братья не были виноваты в том, в чем их обвинили! Вы видите сами! Они предпочли кровью смыть подозрение в измене вашему величеству! Эта мерзкая клевета… Она довела их до отчаяния!

И Катарина, рыдая, принялась ломать себе руки.

— Государь, граф Ариго прожил у меня в доме свои последние дни, — вставил барон Феншо. — Я знаю: только извращенный ум мог заподозрить его в намерении подстроить резню своим единоверцам!

— Но господин Первый маршал обнаружил в его доме компрометирующие бумаги… — робко забормотал король, испуганный истерикой жены.

— Полно, ваше величество! — возразил барон. — Неужели вы всерьез верите, что, вывезя ковры и мебель, граф мог бы оставить в доме такие бумаги?.. О нет, государь! Мой добрый сеньор говорил вам правду и повторил ее судьям в Багерлее: он получил анонимное предупреждение, что люди его высокопреосвященства планируют нападение на его дом. Опасаясь ложного навета, граф всего лишь принял необходимые меры предосторожности.

Королева с мольбой протянула руки к мужу. Ее лицо было залито слезами.

— Государь! — воскликнула она. — Вы видите: Октавианская ночь продолжает убивать! Мои бедные братья не смогли жить с клеймом предателей. Они бросили вызов тому, кого считали виновником своих бед. Но их убила не шпага Первого маршала, а происки тайных врагов! Клеветники держатся в тени, как подлые убийцы, но их злобные наветы отравляют воздух вокруг вас! Они лишают вас самых лучших слуг, самых близких друзей!.. Ни один Человек Чести, государь, не станет терпеть обвинения во лжи и предательстве! Ни один Ариго не снесет подозрения в неверности своему королю!.. О, мой возлюбленный супруг! Если бы меня заподозрили в измене вашему величеству и ваше величество усомнились бы во мне… я предпочла бы умереть, как мои братья!

Бедный муж-рогоносец! Если б все было так, Катарина умерла бы уже тысячу раз. Впрочем, может быть, король понимал супружескую верность исключительно в высокодуховном смысле?..

Фердинанд, едва не плача сам при виде горя жены, протянул к ней руки, желая помочь ей подняться. Королева, так и не встав с колен, обняла венценосного супруга, словно надеясь обрести утешение у него на груди. Придворные дамы рыдали навзрыд, причем Дженнифер Рокслей трубила носом, словно загонщик в охотничий рог. Вся главная аллея наполнилась вздохами и судорожными всхлипами. Барон Феншо лил слезы, не скрываясь. Мужчины делали вид, что растроганы, кое-кто из них даже извлек из карманов носовые платки. Если бы эту мизансцену видели актеры Золотого театра, они удавились бы от зависти.

Немедленно вернувшись во дворец, король вызвал к себе секундантов сегодняшнего поединка. Но явились не все: виконта Валме Манрик успел отправить с докладом к кардиналу, а Джеймс Рокслей остался в доме герцога Придда у одра графа Гирке, который был еще жив. Супрем прислал во дворец посыльного с обещанием сообщать его величеству о состоянии здоровья раненого брата.

Те, кого королевские гвардейцы доставили в Большой зал на допрос, были немногословны, кроме некого кавалера Дурави. Провинциальный эпинский дворянчик оказался чрезвычайно красноречивым субъектом. Из его слов прямо вытекало, что герцог Алва заключил договор с Леворуким и расправился с пятью благородными вельможами (двое из которых к тому же были родственниками короля) при помощи нечестивой магии своего мерзопакостного покровителя. Клинок Артура Феншо-Тримейна, разлетевшийся как стекло от удара о медальон Повелителя Ветра, произвел на собравшихся неизгладимое впечатление. Даже Манрик не нашелся что возразить.