Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Изабель рассеянно посмотрела в сторону Вирджилии, но не узнала ее. Стэнли был полностью поглощен происходящим в зале. Как же он плохо выглядит, подумала Вирджилия. Намного старше своих сорока пяти. Располнел, лицо одутловатое, нездоровая желтушная кожа.

Взгляд Уильямса устремился к немного притихшему балкону.

– Если этот негодяй, – сказал он, повысив голос, – действительно вернется с триумфом римского завоевателя, я могу без труда предсказать, что за этим последует. Все главные государственные должности займут южане, которым он так благоволит, их штаты начнут сотрясать конвульсии, после чего все ваши планы по реконструкции Юга будут остановлены и прежний конфликт перельется в анархию, беззаконие и крах.

Толпа на балконе снова начала кричать и размахивать платками. Вирджилия сидела молча. Как ей казалось, обвинители не привели никаких убедительных доводов, они просто жаждали президентской крови еще до того, как начался суд, и хотели получить ее независимо от того, виновен он или нет.

Объявили перерыв. Пробираясь сквозь толчею на лестнице, Вирджилия наткнулась на Стэнли, который стоял у стены и вытирал лоб большим платком. Она остановилась на ступеньку выше, чтобы защитить его от напирающей толпы.

– Стэнли? – крикнула она сквозь шум, потянув его за рукав. – Я тебя видела. Что с тобой? Ты здоров?

– О, Вирджилия… Да, все хорошо… – По его рассеянному взгляду, которым он провожал спешащих мимо людей, казалось, что мыслями он где-то очень далеко. – А ты как?

– Нормально. Но я беспокоюсь за тебя, Стэнли. Ты плохо выглядишь. Мы так давно не разговаривали, а в городе ходит столько неприятных слухов…

– Слухов? – Он отшатнулся от нее, как преступник, увидевший наручники. – Каких еще слухов?

Вирджилия почувствовала запах чеснока, который он жевал – чтобы скрыть другой запах?

– О том, что ты сам себе вредишь. Устраиваешь затяжные пьяные кутежи…

– Ложь! – Тяжело дыша, он прислонился потным лбом к мраморной стене. – Наглая ложь!

Переживая за него и сожалея, что он неоткровенен с ней, Вирджилия тронула брата за рукав:

– Надеюсь. Ты известный, влиятельный человек, очень богатый и преуспевающий. У тебя теперь есть всё!

– А может, я не заслужил этого? Может, я вовсе не горжусь собой? Это тебе не приходило в голову?

Неожиданное признание поразило ее. Неужели Стэнли терзает чувство вины? Но почему?

Кто-то сзади грубо схватил ее за плечо. Вирджилия покачнулась, потеряв равновесие, но удержалась на ногах. Если бы она упала, поток людей, идущих с балкона, мог затоптать ее.

В каких-нибудь четырех дюймах от ее носа возникло длинное некрасивое лицо Изабель, пылающее яростью.

– Оставь его в покое, ты, шлюха ниггерская! Стэнли устал, вот и все. Нам не о чем с тобой разговаривать. С дороги!

Как офицер, муштрующий новобранца, Изабель схватила мужа за руку и потащила вниз по ступенькам. При этом она энергично работала локтями, расчищая себе путь. Стэнли пошатывался. Один раз он с виноватым видом оглянулся на сестру. Вскоре пара исчезла в толпе.

Вирджилия подумала, что никогда еще не видела брата таким измученным. Почему же все-таки успех достался ему такой дорогой ценой? – по-прежнему недоумевала она.

Подведение итогов завершилось на первой неделе мая. К этому времени уже все в Вашингтоне говорили только о сенатском суде. Одни уверяли, что он проделал отличную работу, другие называли заседания цирком и вакханалией. Полиция уже привыкла разнимать драки, вспыхивающие то тут, то там. С каждым поездом в город прибывали толпы любителей азартных игр, которые заполняли отели и делали ставки на исход процесса. Когда в понедельник, одиннадцатого мая, верховный судья объявил, что суд удаляется на закрытое заседание, наблюдался явный перевес в сторону оправдания.

В интервью «Стар» и другим газетам Сэм Стаут заявлял, что игроки ошибаются. Тридцать один голос за обвинение по крайней мере по одному пункту будет получен наверняка, говорил он.

В четверг Стивенс спрятался в сиротском приюте.

– Эти проклятые газетчики не оставляют меня в покое! Да и мои избиратели не лучше. – Он выглядел еще более уставшим, чем в прошлый визит.

– Как идет голосование? – спросила Вирджилия, наливая ему горячий травяной чай.

Он попытался поднять чашку дрожащими руками с набрякшими венами и старческими пятнами на кистях, но вскоре сдался.

– Тридцать пять точно. Все зависит от одного человека.

– От кого?

– От сенатора Росса…

– Эдмунд Росс из Канзаса? Он убежденный аболиционист.

– Был, – с пренебрежением уточнил Стивенс. – Росс утверждает, что будет голосовать по совести, и это несмотря на то, что его избиратели из Канзаса постоянно шлют ему телеграммы, грозя отозвать, если он проголосует за оправдание. Сенатор Померой пытается надавить на него, как и Союзная избирательная комиссия. – (Этот орган радикальных сенаторов и представителей был создан для того, чтобы рассылать письма местным партийным организациям, побуждая их оказывать давление на особо нерешительных сенаторов.) – Росс даже получал угрозы его жизни, – добавил Стивенс. – И не только он один. – Он посмотрел на Вирджилию измученными глазами. – Мы должны повлиять на Росса. Должны, иначе все это без толку и Бурбоны снова захватят Юг.

– Тад, нельзя так серьезно относиться к этому вердикту. Ваша жизнь от него не зависит.

– Именно зависит, Вирджилия. Если мы проиграем, я сдамся. У меня просто нет ни сил, ни желания снова начинать эту войну.

В субботу, шестнадцатого мая, за четыре дня до съезда республиканцев, Вирджилия проснулась задолго до рассвета и больше не смогла заснуть. Одевшись, она вышла из дома, который когда-то для нее оплачивал Стаут и откуда она уже давно подумывала переехать, чтобы избавиться от грустных воспоминаний. Хотя это был ее дом, он ей нравился и она вполне могла содержать его сама на жалованье, которое получала в приюте.

Она прошла через тихий квартал, где дома были уже меньше и беднее, и вскоре добралась до приюта. К ее удивлению, входная дверь оказалась незапертой. Она прошла на кухню, чувствуя запах кофе. Браун сидел за столом.

– Сципион? Почему вы здесь так рано?

– Не спалось. Я рад, что вы пришли. Нам нужно поговорить. Сегодня я должен отвезти Льюиса к его новым приемным родителям в Хейгерстаун.

– Я помню. – Она взяла у него кружку, которую он налил из эмалированного кофейника; когда его рука случайно коснулась ее ладони, он вдруг вздрогнул, словно обжегшись.

– Мне было бы спокойнее, если бы вы не ходили в Капитолий, – сказал он.

– Но я должна. Я хочу услышать вердикт.

– Это опасно. Там огромные толпы. Могут начаться беспорядки.

– Очень мило с вашей стороны так заботиться обо мне, но уверяю вас – со мной ничего не случится. Не волнуйтесь.

Он обошел стол и остановился рядом, глядя на нее сверху вниз. Казалось, ему трудно говорить.

– Но я волнуюсь. Намного сильнее, чем вы думаете.

Их взгляды встретились, и Вирджилия, потрясенная вдруг захлестнувшим ее потоком эмоций, в отчаянии поставила кружку на деревянный стол и выбежала из кухни. Она просто не знала, что делать с этими совершенно неожиданными чувствами, охватившими их обоих.