Шамабад должен гореть!

— Это само собой, — улыбнулся Саид. — Но я настаиваю на том, что ключевым остается тайная и всеобъемлющая подготовка. Все остальное приложится. Тем более, методику пропаганды я знаю. Поднять моджахеддин будет несложно, учитывая их высокую мотивацию и особое отношение к вере и кровным узам. Повторюсь: средства важнее.

— Что ж, — вздохнул Стоун, поразмыслив с минуту, — излагайте.

* * *

Я подбросил дровишек в черную от многолетней сажи топку.

Офицерские жены уже пропарились, выкупались, но все еще отдыхали в раздевалке предбанника.

Мы с парнями, в свою очередь, тоже решили погреть молодые кости в бане. Шеф был не против, а потому я захотел подкинуть еще дров, хорошенько протопить парную.

Подцепив петлю горячей дверцы палкой, я прикрыв топку. Когда встал от нее, услышал какой-то странный грохот.

За баней, к ее задней стенке прильнул дровник, расположившийся под навесом. Он пролег вдоль всей бани, и странный звук послышался как раз оттуда.

Я напрягся. Стал чутким, словно волк на охоте. Медленно зашагал к дровняку. Когда заглянул за угол, увидел превеселую картину.

Связист Тимощук сидел на дровах. Он прижался к стене с видом прячущейся от кота мыши, а лицо его, искаженное настоящим ужасом, было обращено ко мне.

Немного выше, над головой связиста, светилось узенькое оконце раздевалки, которое вставили почти под самым потолком.

Я кривовато улыбнулся, сложил руки на груди.

— Ну че, красиво?

Остолбеневший Тимощук не произнес ни слова. Только смешно мигнул своими большими от изумления глазами.

— Слазь давай, — сказал я.

— Да я… Я это… Мимо проходил… — бестолково пробурчал Тимощук.

— Ты давай, дуру не гони. Слазь, говорят.

Связист виновато, громыхая рассыпавшимися под его ногами поленцами, спустился с дровника. Застыл передо мной.

— Да я там ниче такого и не видал…

— Ага. Скажи спасибо, что я, а не кто из начсостава тебя тут застукал. А то голову тебе открутили бы.

Видимо, мои слова нарисовали в тыковке Тимощука очень яркую картину того, как шеф или новый замполит, очень живописно и с особым пристрастием, откручивают ему голову.

— Ты только не выдавай… — промямлил радист.

— Нужен ты мне, — хмыкнул я, — но имей в виду, если еще раз тебя сегодня вечером возле бани увижу, с дровника за шкирку стяну.

— Понял. Все понял, — примирительно поднял руки Тимощук, — вопросов не имею.

— Дуй давай отсюда.

Радист было собрался уходить, но я его остановил, взяв за рукав.

— И варежку про голых офицерских жен не разевай. Понял?

Щуплый Темощук сглотнул слюну. Торопливо покивал.

— Ну и хорошо.

Я его отпустил, и тот неловко побрел к дежурке, в комнату связи и сигнализации. Посмотрев ему вслед, я только ухмыльнулся.

Следующим утром, после занятий по политподготовке с новым замполитом, мы с ребятами вышли на улицу.

— Опа. Никак снова новые люди на заставе? — Спросил тихо Стас.

У навеса, под которым покоилась новая Шишига, переданная заставе взамен расстрелянной, стояли пограничники. Были там Черепанов, старшие сержанты Мартынов с Тохой Фрундиным и еще пару погранцов.

В центре их внимания был незнакомый офицер в шинели. Крепкий и кряжистый, он что-то эмоционально им рассказывал: смеялся, махал рукой, с зажатой в пальцах сигаретой. Остальные увлеченно слушали и тоже посмеивались.

— Короче, — услышал я анекдот неизвестного, когда мы направились к ним, — приходит как-то офицер особого отдела к венерологу…

Когда мы приблизились, все, кто слушал, как оказалось, капитана, грянули дружным смехом. Тот как раз закончил анекдот.

— О, здорова, мужики! — Разулыбался новый капитан.

Черепанов обернулся, увидев нас, сказал:

— Знакомьтесь, парни. Это товарищ Рюмшин. Капитан особого отдела. Его к нам приставили, после Сорокина.

— Здорова! Здорова, братцы, — начал он протягивать всем свою плотную руку, — будем знакомы!

Рюмшин был сбитым, словно пенек. У него были квадратные плечи, смешливое, но очень грубое лицо и крупная челюсть с несколько неправильным прикусом. Оттого создавалось такое впечатление, что нижнюю губу капитан всегда выпячивал. Это делало выражение его лица, когда находилось оно в спокойном состоянии, будто бы каким-то надменным.

Хотя вроде бы простецкое, на первый взгляд, поведение капитана, говорило об обратном. Или же он только хотел создать о себе такое впечатление.

— Да, вот приехал знакомиться, — сказал Рюмшин и затянулся сигаретой, — сначала хотел к шефу вашему заглянуть, да он щас занят. Попросил подождать немного. Вот я и тут. Решил поболтать с личным составом, раз уж представилась такая возможность.

— О! — Вклинился Синицын, стоявший тут вместе с офицерами, — товарищ капитан, а расскажите еще раз про офицера особого отдела и венеролога?! Пусть парни тоже посмеются!

— Да они, видать, слышали, — разулыбался капитан, — мож, кто из вас знает еще какие анекдоты?

— Только неприличные, — ответил я с улыбкой.

— Ну, тогда ладно! — Рассмеялся особист, рассказавший только что довольно пошлый анекдот, — совсем уж неприличные не надо! У нас тут собрались порядочные люди!

В общем, особист изо всех сил пытался сойти за своего. Поведение его мне показалось похожим на то, каким грешат российские ДПСники из будущего, когда ведут себя так, будто ты им уже и сват, и брат, и бог знает кто еще.

В доверие, что ли, втирается? Вроде он свойский парень?

Некоторое время мы так и стояли, собравшись в кружок вместе с капитаном. Слушали его рассказы. Тот поделился, откуда приехал, где служил и как попал к нам после Сорокина.

— Про Сорокина я слышал, — говорил он, — мужик больно много на себя взял. Ну вот и поплатился. Ну что ж. В семье не без урода. Кстати, поговаривают, спас его один погранец. Не из ваших?

— Почему ж не из наших? — Удивился Вася Уткин. — Вот он стоит. Перед вами. Сашей Селиховым звать.