Шарлатан

Я эту проблему все же решил, с помощью Вовки Чугунова: когда он в очередной раз приехал в теще на соленьями, я ему пожаловался на то, что отцу на работу ходить не в чем, и он пообещал помочь. И помог, привез отцу специальные «рабочие» ботинки. Причем сказал, что выписал он их в качестве премии за мой пульт управления самолетиками: этот пульт решили использовать и для других самолетиков, которые стали теперь в Уфе уже делать. То есть сами самолетики были почти такими же, как и горьковские, только на них уже не электрический мотор ставился, который сейчас от каких-то «полуанодных» батареек работал, а внутреннего сгорания, работающий на смеси эфира с касторовым маслом. И уфимский самолетик мог теперь летать уже на три километра и тащить груз до восьми килограммов — и всем, кто в проектировании его принимал участие, полагалась «материальная премия». Вовка и меня записал, так что ботинки сорок второго размера официально мне были выданы… и ботинки уже женские, тридцать шестого (это он для моей мамы выписал). Он еще сказал, что этот же пульт управления где-то вообще для ракет использовать собрались, но деталей он не знал, это слух такой пронесся. Но слух вроде обоснованный: мне он не сказал, для какой конторы у него все схемы и технологические карты запросили, но сам-то он знал, куда их посылал.

Так что мои родители босиком осенью не ходили, а зимой спокойно перешли на валенки. И дядя Алексей снова начал понемножку валенки валять, не для продажи, а для своих, конечно — но Вовка об этом узнал и как-то с ним договорился, что Дядя Алексей и ему валенки сваляет. Не просто так, и даже не за деньги: он и дядьке пообещал хорошие ботинки в обмен на валенки привезти. Однако перед Новым годом он в Кишкино приехал в валенках, но без ботинок. И даже не за очередной порцией еды к теще приехал: он сразу пришел к нам и сказал, что его вызвали в Москву, к товарищу Устинову на прием. А когда я его с этим поздравил, а отец просто усмехнулся столь откровенному хвастовству, Вовка добавил кое-что ее, отчего отцу сразу стало не до смеха. Оказывается, Вовку вызвали не одного, ему было приказано и меня с собой захватить…

Глава 18

Вообще осень сорок второго прошла успешно. И для Кишкино, и для Ворсмы, и вообще для всей страны. В стране — отбили у фашистов приличный кусок территории возле Ленинграда и в город даже успели до снега ветку железнодорожную проложить. А в Ворсме все же успели разобрать полтора десятка домиков (частных) и на освободившемся месте тоже железную дорогу протянули, от первой узкоколейной станции возле завода до дороги, ведущей в Кишкино и даже в Грудцино. Только я думал, что жителей снесенных домов в новые кирпичные переселят, но пока их дома просто разобрали, собрали на новом месте (заменив самые гнилые бревна) и народ в своих же старых домах жить стал. А новые пока только строиться начали, но до снега там только фундаменты поставить успели. Но все уже поверили, что весной и сами дома готовы будут: пока для четырех собрали дощатые балаганы, внутри которых кирпич в тепле класть станут, а еще остальные фундаменты просто досками сверху прикрыли и насыпали кучи торфа. В качестве теплоизоляции (чтобы земля у фундаментов не промерзла и кирпичную кладку не разрушила) и как запас топлива для электростанции на зиму.

Но главное — в городе появились люди, которые строить все будут: в Ворсме организовали лагерь для пленных немцев. Их где-то с сотню привезли, поселили в двух бараках и сразу погнали дома строить. Всем в городе было понятно, зачем сделали лагерь именно в нас: завода планы получили очень жесткие, чтобы их выполнить, нужно было очень много новых рабочих набрать — а рабочим-то жилье нужно. А к жилью, понятное дело, нужно и воду провести, и канализацию по возможности, и свет.

Со светом особенно интересно получилось — ну, если из Кишкина на это дело смотреть. Понятно, что электричества много не бывает, и новые электростанции в городе, хотя и мощности отнюдь воображение не поражающей, уже работали — но строили-то их для того, чтобы заводы электричеством обеспечивать. И генераторы этих установок честно выдавали свои триста восемьдесят вольт трехфазного тока. А чтобы из них получить сто двадцать семь однофазного, требовались трансформаторы — но трансформаторов вообще не было, и сделать их было не из чего: вся медь шла «на оборону». Ну, почти вся, все же для изготовления генераторов ее заводу выделяли — но не больше. Настолько «не больше», что сверхплановые генераторы для окрестных деревень и даже для «металлургических гигантов» делали из меди, собираемой у местного населения. Осталось у народа сколько-то царских и первых советских медяков, какие-то тазы для варенья тоже на дело электрификации народ на завод сдавал, а дед Митяй даже свой медный самовар не пожалел. И уж почти все крестьяне района сдали на это святое дело свои змеевики от самогонных аппаратов…

Но на генераторы меди этой хватило, а на трансформаторы ее уже не оставалось — но оказалось, что и «для дома» появилась возможность такое!«промышленное электричество» использовать. Товарищ Киреев оказался человеком все же технически подкованным (все же Горьковский индустриальный закончил) и под его патронажем на одном из небольших городских заводиков было налажено производство лампочек накаливания как раз двухсотдвадцативольтовых. Небольшое производство, но на новые дома в Ворсме их уже вполне хватало. Точнее, и на новые дома в Ворсме их тоже хватало: все же производство такое Сергей Яковлевич не ради счастья жителей Кишкина организовал, а исключительно в целях «получения медного металлолома». Потому что на горьковских заводах в большинстве цехов были установлены по три линии электроснабжения: триста восемьдесят для станков, сто двадцать семь (через трансформатор) для общего освещения и отдельно еще тридцать шесть вольт для ламп местного освещения на станках. А если освещать цеха с помощью «нормального напряжения», то можно и по одной линии проводов в цехах поснимать, и тяжелые трансформаторы в металлолом сдать. И уже зимой на двадцать первом заводе началась массовая замена освещения на лампочки «нового стандарта». Заодно и старые в магазины стали передавать, население в городе смогло, наконец, при необходимости перегоревшую лампочку заменить…

А в Кишкино пока еще старые, осрамовские лампочки не закончились, так что нас все это вообще интересовало чуть меньше чем никак и я узнал о «новом достижении советской промышленности» как раз от Вовки Чугунова. Узнал, когда мы уже в январе сорок третьего неторопливо ехали в поезде в Москву. Поезд был дневной, к тому же весь он был собран из общих вагонов — так что даже поспать в дороге было невозможно, вот мы и трепали языками, обсуждая всякие «не касающиеся секретных производств» темы. А так как Вовка знал, зачем его, собственно, вызвали, причем к руководителю «чужого» наркомата, то примерно половину долгой дороги я ему рассказывал о принципах построения логических схем на двоичных элементах. Ведь то же реле — оно именно такой элемент: через него ток или идет, или нет…

В Москву мы приехали уже поздно вечером и нас, понятное дело, никто встречать даже не собирался. Но метро еще не закрылось, так что мы до гостиницы нашего наркомата добрались и даже койку получили. Одну на двоих, зато в каком-то очень хорошем номере: тетка–ресепшионистка (уж не знаю, как сейчас эта должность называется), слегка офигев от написанного в предписании Устинова и командировочном удостоверении (моем удостоверении, мне его на двадцать первом заводе на всякий случай изготовили), сначала обозвала матерно «чужого наркома» лицом нетрадиционной ориентации (про себя, неслышно, но дети такие слова по губам читают лучше глухонемых), а затем сказала, что в этом номере есть диванчик, на котором, наверное, «можно и мальчика на ночь разместить». Но не пришлось: номер был двухместный, а вернувшийся совсем уже поздно сосед сказал, что за ним койка еще на два дня закреплена, но он уже ночью улетает к себе на завод, а потому мне можно в нормальной кровати поспать. В настоящей, с панцирной сеткой: наверное, этот номер для разного начальства предназначался, в нем, кроме крошечного диванчика. еще и телефон имелся!

А на следующий день начался настоящий цирк, правда без коней. Сначала меня не хотели вообще в здание наркомата пускать, но все же, после довольно долгих разборок на проходной и предъявления всех удостоверений (включая удостоверение «главного редактора журнала» и фотографией и печатью райкома комсомола, которое сне Маринка сделала) нас все же пропустили. Но это еще цирком не была, сам цирк начался, когда мы вошли в кабинет наркома.

— Товарищ… Чугунов? Вы засеем привели с собой этого мальчика? У нас тут не детский сад, — с очень недовольной рожей заявил Дмитрий Федорович.

— Привел по вашему распоряжению, вы же сами приказали привезти на совещание Владимира Кириллова.

— Я распорядился привести конструктора систем управления инженера Кириллова, вы что, распоряжение даже прочитать не удосужились?!

— Я его внимательно прочитал, и в отделе кадров нашего завода тоже его прочитали. А конструктор систем управления изделий серии ШВ –как раз этот мальчик. И сами изделия ШВ он разработал, они так и называются, по прозвищу и имени его ШВ, что означает шарлатан Вова.

— Вы что тут, издеваться сюда пришли?! Немедленно уберите мальчика отсюда, да и сами убирайтесь! Вы в гостинице остановились? Вот туда и убирайтесь, и там ждите: за вами придут и разберутся, что это вы тут за цирк устраивать вздумали!

Ну, мы с Вовкой и убрались, в сопровождении двух очень серьезных дядь вернулись в гостиницу. И дяди нас в номер буквально запихнули, и даже выходить запретили. Но Вовка не растерялся: снял трубку телефона и попросил его соединить с товарищем Шахуриным. Алексей Иванович, по Вовкиным словам, «за своих» кого угодно мог растерзать — и он, похоже. Не очень-то в этом и ошибся. Уже через полчаса дежурная по этажу постучалась в номер и сказала, что серьезные дяди территорию гостиницы уже покинули и мы можем, для разнообразия, в гостиничную столовую спуститься: по распоряжению уже нашего наркома нам должны были «усиленный обед» предоставить. Но мы в столовую не пошли, нам обед прямо в номер принесли. Но не потому что Вовка или я в столовую идти поленились: буквально следом за дежурной по этажу прибежала давешняя ресепшионистка и сказала, что нам велено сидеть в номере и ждать звонка. Ну и о доставке обеда в номер она и распорядилась — и обед действительно был «усиленный», мы его с Вовкой едва осилили. А когда обедать мы уже закончили и я даже расположился на кроватке с целью «вспомнить тихий час в детском саду», зазвонил телефон…

Алексей Иванович Шахурин действительно был всегда готов «за своих специалистов» кому угодно глотку порвать. Не за всех, а за тех, кого он считал именно специалистами — а таких все же было, по его мнениию, не очень-то и много. Но вот Владимир Чугунов к таковым точно относился, ведь он наладил производство очень нужных стране изделий буквально в дровяном сарае и постоянно перевыполнял планы производства. Пользуясь, конечно, своими «семейными связями» — но и это, если шло на пользу стране, не возбранялось и даже поощрялось. Так что спустя буквально две минуты после звонка Чугунова наркому телефон зазвонил уже у товарища Поскребышева.