Шесть с половиной ударов в минуту

– Зато попробую вырваться на свободу, - затараторил служитель.
– Неужели ты не понимаешь? Никто не гарантирует нам свободу! Нас могут продать работорговцам с Ролуангэ! Или бандитам! Мы будем служить ужасным людям! Я не хочу такой жизни! Я лучше умру сейчас, чем стану волочить жалкое существование, молясь вырваться из нового невольничества! Тебе то важно, чтобы я был жив, но ты не представляешь, каким кошмаром может обернуться наше будущее! Когда над тобой издеваются каждый день, используют, гоняют, как домашнего питомца! Я не вынесу такого, Умфи… Нахиирдо!

Подумав, Рандарелл выдернул золотое лезвие, и оно тут же растаяло. Я глубоко вдохнула и сжалась на полу.

– Прости. Я не экспонат, которым можно любоваться, пока живёт, - пятясь к выходу, проговорил парень.

– Я хочу быть свободным.

И ведь он был прав: я не позову бессмертных, потому что тогда беглецам подпишут смертный приговор. Возможно, Рандареллу и остальным даже удастся скрыться от преследования Спустившихся. Мне хотелось этого не меньше их, но надежд было мало.

Я положила ладонь на живот, внутри которого ещё пульсировала боль, и приподнялась. Служитель кивнул мне на прощание и развернулся, чтобы вновь исчезнуть из моей жизни. Но ему не позволили. Рандарелла с силой ударили, и он очутился на полу в паре шагов от меня. В помещение влетел Хройте и, молниеносно оценив ситуацию, тут же подскочил ко мне.

– Вы ранены?
– он посадил меня, придерживая за спину.
– Я помогу.

– Лучше закуй его, - я указала на Рандарелла.
– Никто не должен знать, что он мог сбежать. И не смей рассказывать Королю!

– О побеге остальных всё равно узнают. Некоторые пойманы, но другие дали дёру. Ну… ладно. Вы сами расскажите историю этого служителя и обеспечите ему алиби. А сейчас… - Хройте взялся за подмышки и поставил меня на ноги.

– Ты не представляешь, как помог мне, - произнесла я, радуясь, что самого страшного удалось избежать.

========== Глава 37 ==========

Глава 37.1

Прошлое, настоящее, будущее

Есть ли смысл помнить что-то настолько давнее, настолько вросшее корнями в древность, что могло бы подпирать небосвод и землю?

Память бессмертных не идеальна. Картины старины всё равно меркнут и зарастают травой новых событий. Никто не может визуализировать своё прошлое в совершенстве, да и нужды в этом обычно нет.

Однако кое-что Сайтроми помнил досконально. Он сам не любил думать о прошлом, но и отдать все эти образы как дань незаметному для его неувядающей сущности времени не был способен. И те иногда пробуждались в сознании, как яркие маяки, сигналя из невозвратного.

Сайтроми хорошо помнил, как впервые стал собой. Нынешним собой. То было рождение неполноценности, и чувство это свербело внутри Короля. Всего казалось мучительно мало: воздух не мог правильно заполнить лёгкие, а свет не доходил до сетчатки глаза. Да и его самого стало как-то мало. Из него вырвали кусок, и в том месте, где он рос, теперь зияла пустота. Её хотелось заполнить. Это не совсем то же самое, что оглохнуть или ослепнуть, Сайтроми понимал это. Но теперь у него было другое зрение, и его стало меньше; у него был другой слух, и звуков поубавилось; другие пальцы, отчего движения казались скованными.

Настоящая пытка - ощущать себя потерянным, ополовиненным, неполноценным. В итоге он привык, но недоумение от решения Терпящей и некоторая обида сохранились. Ведь разъединённые слабее.

Сайтроми с появления на свет знал, что значит жить в семье. Нужно было мириться с присутствием других, привязанных к нему и являвшихся объектом привязанности. Эти связи не рождались вместе с живым существом, а образовывались со временем. Так, Король примирился с братьями и сёстрами, Терпящей и невозможной дочерью. Но неизменно считал, что любовь к родственникам - понятие неверное и неподходящее их странной семейке. Ладно, Сайтроми мог бы ещё поверить, что отношения со старшими и младшими дозволено называть симпатией к братьям или сёстрам. Да только была Сат’Узунд, и тут стандарты рассыпались на бесполезные буковки. Её Король любил эгоистично, инстинктивно, той самой частью себя, которая даже бессмертное создание заставляет проверять, ровно ли бьётся сердце и не отвалилась ли за ночь рука. Если бы Сайтроми не испытывал подобного к Сат’Узунд, это означало бы, что он не любит себя. Такая привязанность не возникает из долгого общения и не крепнет с годами. Она была с ним всегда.

– Мы так неполноценны, - задумчиво изрекала Сат’Узунд, вызывая у Хатпрос приступ хохота. Каждый раз, пока ирония не превратилась в совсем уж вязкую смолу.
– Зачем было делать нас такими?

– Я помню… - подхватывала Цехтуу, и то были редкие моменты, когда она говорила в унисон с безглазой Королевой.
– Я была настолько могущественной, что могла порвать ткань пространства и времени… а затем создать свой собственный мир внутри этого мира. Любознательность вела меня дальше. Кажется, эта черта полностью перепала Цеткрохъев.

– А я могла видеть… всю Вселенную, - щупая подушечками пальцев выемки блюдца, проговорила Сат’Узунд.
– Я могла видеть мир перед собой, за пределами пространства и даже времени.

Сайтроми смутно помнил ощущения, о которых рассказывала сестра и которые, по идее, были для них общими. Наверное, в такие невесомые облачка превращаются сны у тех, кто их видит. Никогда не спавший Король не сумел бы описать то, что не испытывал, но теперь, думая о помутневших воспоминаниях, он полагал, что понимает это явление. Для него сном сделалась его прошлая жизнь, когда он был един и совершенен.

С точки зрения смертных стоны о былом могуществе - слёзы зазнавшихся богов, которым всего мало. На самом деле, едва ли Спустившиеся и Поднявшиеся в состоянии уразуметь, какого это - угаснуть наполовину. Развалиться на части и жить калекой, осознавая свою нынешнюю ущербность по сравнению с прошлым. Шестеро могучие, обладают яркими индивидуальностями, не страшатся смерти, но шрамы будут саднить вечно. Фантомные боли от невозможности соединиться с рядом стоящим иногда будут возникать у каждого из бессмертных. С этим Сайтроми тоже уже примирился.

Должно быть, только он до сих пор и вспоминал это каверзное чувство единства. Потому как уже в первую войну с людьми Цехтуу действовала настолько своенравно, не опираясь на мнение не только младших, но даже полноправного старшего Цеткрохъев, что вывод напрашивался сам собой: они быстро научились быть независимыми. Чтобы узнать желание Х., уже не нужно спрашивать Хатпрос и Хат’ндо. Да и никакого Х. больше не существует - есть только две независимые друг от друга личности, а взбрести им в головы по отдельности может всякое.

Ошибкой было бы принимать две единицы за одну, коль каждая имеет свой неповторимый изгиб и закорючки. Оттого и нет никаких противоречий в том, что Сайтроми одобрил войну с людьми, а Сат’Узунд отказалась участвовать в ней. По крайней мере, в первых конфликтах. Король так и не решил, что в этой отстранённости имело первостепенную значимость: забота о Спустившихся, милосердие к людям, которое, впрочем, у Сат’Узунд было переменчивым и нестойким, или же нацеленный в будущее взгляд?

После очередной войны почти вся Шестёрка разбегалась по владениям, но перед этим они много месяцев проводили вместе, собирая по кускам разрозненный и побитый народ, придумывая поощрения, восстанавливая экономику и совещаясь о том, что делать дальше.