Шесть с половиной ударов в минуту

В одной из комнат оплота резиденции нашёлся последний уцелевший. Небольшое, заваленное рукописями и книгами помещение едва вместило двух великанов. Третий отстал, потерявшись в беспокойстве за возможно ценные труды больше, чем за живые души.

Окон не было, и свет исходил от свечей, висевших на стенах по периметру. Сидя на коленях, сорокалетний служитель в белой сутане с жёлтым воротом спешно перелистывал страницы книги. Когда над ним нависла тень, он испуганно вжал голову в плечи и выставил перед собой пухлые ладони.

– Я служитель младшего ранга! Не троньте меня! Я ничего не умею!

– Складная песня, да рифма сбивается, - вымолвил Хат’ндо. Посмотрев на дрожавшего лысого мужичка с одного бока, потом с другого, Король подобрал с пола книгу.

– Что у нас тут?

Это был обыкновенный бестиарий с рисунками и описанием демонов. Странное время для изучения, подумал Хат’ндо и поморщился из-за некрасивых карикатур. Пепельно-бурые оттенки иллюстраций демонов всегда вызывали у него недовольное бурчание в животе. Им красок нормальных жалко, или служители до сих пор верят в сказочки, будто на Нижнем этаже даже солнце не светит?

– О!
– воскликнула Хатпрос, хватая брата за рукав. Она уже заглянула в голову служителю, и глаза её расширились от удивления.
– Он искал в бестиарии нас!

Младший брат взглянул на находившегося на грани обморока мужичка, как на безумца, и приподнял того за ворот. Ноги служителя оторвались от земли, и он задёргал ими, как вытащенный из норки зверёк. И тут же запищал, что он жалкий слуга Церкви и никогда не поминал демонов дурным словом. Точно грызун.

– Как меня зовут?
– спросил Хат’ндо.

– Я… не знаю. Я как раз искал… Отпустите меня, я не опасен! У меня жена в соседнем городе, а с ней маленькие дети…

Мужчина плюхнулся на поясницу, когда Король нетерпеливо разжал пальцы. Хат’ндо обратился к развеселившейся сестре, и голос его был пропитан осуждением и раздражением:

– Ролуангэ!

– Разум оставившие, любители убийственных античных наказов грязные… эм…

– Разбойники, отвоевавшие любовь ушедшей апатичной невежды, грэхли эн’корте (1).

– А вот нечестно пользоваться древним наречием, - пожурила Хатпрос.
– Я на нём сочинила больше стихов, чем на всех развившихся из него языках вместе взятых.

Цеткрохъев со стороны наблюдал за их соревнованием и неторопливо перелистывал добытые книги. Он прочитывал страницу одним коротким взглядом, а листов касался так невесомо и аккуратно, словно те могли скукожиться от жара его кожи. Подобное не исключалось, ведь люди не создавали страницы с учётом, что могучий повелитель редкого огня будет держать их книги в руках.

Всё имеет свойство полыхать, даже воздух, что дарует силу огню и задыхается в нём же. Мысль плавится от вздохов. Камень растаял, а небо дрожит от жара, но угроза не в том. Истребление физической оболочки банально. Бессмертные выжигают саму идею, её слепок в Мироздании. Цеткрохъев часто размышлял, что за это Терпящая журила их шестёрку с удвоенной яростью, хотя и осознавала в этом свою ошибку. Бедная, непутёвая Матушка! И ведь сумела же вовремя удалиться со сцены, на пике славы, незаметно сметая оплошности ножкой за кулисы. Ещё бы чуть-чуть помедлила, и люди начали бы догадываться и замечать, какой неопытный у них демиург. Однако Терпящая исчезла до этого, сохранив в душах будущих поколений маяк симпатии.

Создатель оставил этот мир! О, горе его жителям, ведь без Матери всё пойдёт под откос. Пружина сломается, и весь отлаженный механизм полетит на самотёк!

Создатель оставил их. Да здравствуют боги! Да здравствуют спасители, опора, несущие столбы, сила и… ненависть. Как много в них в действительности ненависти. Взметается разноцветными лентами, у каждого по-своему разрушительно прекрасными. Они бы не удивились, если бы огонь в них родился вместе с ненавистью, однако он существовал задолго до этого.

Мужичка постигла участь других служителей. И кого он пытался обмануть, презренный раб, будто его ждали жена и дети? Да и кого это могло разжалобить?

– И это всё? – кисло выдавил Хат’ндо. – Победа?

Цеткрохъев понимал его неудовлетворение. Слишком просто, до болезненной судороги стремительно. Они не ждали серьёзного отпора, и всё же надеялись, что им дадут вспомнить об осторожности, встряхнут их размякшие от столетий ожидания тела. Какая цель теперь маячила на горизонте? Увы, роли для них уже утвердили, и - вот же невозможное дело!
– они сами подписались на них!

– Эта тишина, это безделье заставляет меня вспоминать, что мы в запасе! – воскликнула Хатпрос и, обхватив старшего брата за шею, уткнулась ему в плечо.

Цеткрохъев равнодушно приобнял её за талию, зная, что она просто подхватила настроение Хат’ндо. Королеву в последние дни довольно забавно кидало из двух крайностей: когда она смотрела на любителя шляп, в ней взбрыкивалась хитрая затейница, которая втихаря откусит палец даже близким; но когда Хатпрос переводила взгляд на сосредоточенного и умиротворённого Цеткрохъев, в ней просыпалась напряжённая сударыня. Возможно, эта двойственность, как синдром скуки, и не давала ей покоя, отчего Королева нынче была так озлоблена. Раздражение вспыхивало в ней будто само собой, но, к счастью, не перерастало во что-то неконтролируемое.

– Им весело на материке Церкви. А нам тут расчищать земли от сброда, - процедил Хат’ндо.

– Благородное дело, - размеренно проговорил Цеткрохъев. – Вшестером мы точно разрушим Хатостро. Нельзя этого допустить. Нам нужно держаться порознь, чтобы успеть больше за кратчайшее время. Если они не преуспеют, мы придём вместо них на Хатостро и продолжим дело. А пока мы стараемся на соседних землях, и так мы тоже меньше рискуем тем, что погребём их все под слоем пепла.

– Их всех, - вторила Хатпрос.
– Почему нельзя их всех? Беречь людей - не наша работа.

– Пожалей земли, по которым они ходят. Земля не виновата в том, что держит недостойных.

Уничтожить махом красоту материка, купавшегося в свете и тепле, было бы куда большей трагедией, чем растоптать бегавших по нему муравьёв. По бескрайним равнинам Ролуангэ гулял свободолюбивый ветер, сухо хлестал жёсткие стебли растений, внушал людям эйфорию и восторг от чувства протяжённости и бесконечности. Поселения располагались довольно далеко друг от друга, а между ними были натыканы виноградники и плантации. Двигаясь сквозь весь материк, путешественник имел счастье посетить десятки крупных городов и сотни маленьких. Переезжая от одного к другому, он так или иначе наталкивался на пышные фруктовые сады и раскинувшиеся поля. И в какой-то момент путника ждало новое потрясение: он выезжал к подножию гор, цепью прорезавшей Ролуангэ с юга на север. Величественность этих гор придавливала заразившуюся свободой натуру, напоминая, что путешественник - всего лишь маленькое и хиленькое существо в сравнении с этими древними великанами.

Жители Ролуангэ привнесли в дикую красоту смысл, наполнили порядком. Проходя мимо заборов, ограждавших плодоносные деревья или грядки, можно было наткнуться на картины, оживлявшие статичные и спокойные пейзажи. Где-то в огородах и садах, не разгибая спин или, наоборот, не опуская голов, трудились мужчины и женщины. Они погружались в свои глубокие думы и не видели ничего, кроме предмета работы или конечной цели. Иногда можно было приметить паренька с низко надвинутой на глаза шляпой, заснувшего под танцевавшим лиственным куполом. Ему снились золотистое море, белоснежные паруса и заливистый девичий смех. А когда он просыпался, то мог краем глаза заприметь промелькнувший силуэт и подивиться, что девушка существовала не только в его воображении. Её рогатая тень всего секунду успевала подмигнуть дремавшему, а потом растворялась, и обескураженный парень вскакивал на ноги и в волнении озирался по сторонам.