Шесть с половиной ударов в минуту

Это перьевая подушка? Пусть она достанется мне, а то на этой рвани невозможно спать!

Неплохо… наверное, я приму это.

С нами делятся? Почему с нами делятся?

Мы раздали вещи, и Спустившиеся развернули тележку. Я ещё некоторое время беседовала с народом, в частности со старой швеёй, которая выглядела искренне благодарной. Никто из людей не вспомнил служителей Церкви. Некоторые про себя возносили хвалы Терпящей, но то были общепринятые фразы, выражавшие радость жителей. Я могла полагаться на свои наблюдения. Люди способны умолчать о намерениях, предательстве, скрыть информацию о прятавшихся служителях. Но чего они не в состоянии сделать - это уберечь свои мысли. Те всегда под замком, скрыты от посторонних, и думать можно свободно, не страшась выдать тайну. Вряд ли жители Пелении настолько дисциплинированны, чтобы лгать даже мысленно.

– К сожалению, церковь сейчас закрыта, - сказала я.
– Как только её откроют, вы можете посещать её.

– Да, скорее бы уже…

Служителей всё равно по всей округе не сыщешь, а какой прок в церкви без служителей?

Я уходила из деревни с ощущением свалившегося с плеч груза.

– В следующем поселении мне тоже притворяться главным?
– по дороге спросил Хройте. Забавно, что все трое из нас, не сговариваясь, отказались от ночёвки в Пелении. Решили не злоупотреблять гостеприимством.

– Поглядим для начала на ситуацию. Если люди там тоже верят, что девушка моего возраста не может говорить умных вещей, первым рот откроет кто-то из вас.

Муроу ворчал под нос, и я недоумевала, что его так напрягает в необходимости подстраиваться под настроения, господствующие в том или ином поселении?

Меня обрадовало, что жители Пелении немного боязно, но задавали Муроу вопросы. И внимательно выслушивали ответы. Разве что дети сторонились несимпатичного «дядю». Лет двадцать назад я бы к такому тоже не подошла.

– Кинем жребий?

Мы решили заняться маленькими деревнями, а на закуску оставить крупную. Ручеёк лежала между Пеленией и лагерем Спустившихся. Унсталь соседствовала с густо населённой Бегонией, и идти в ту сторону было бы удобней в конце, чтобы из одной сразу рвануть во вторую. И жребий не нужен, да мы и не нашли бы трёхстороннюю монетку.

Ручеёк с его тридцатью двумя поселенцами, на удивление, оказался территориально немаленьким. Дома были беспорядочно раскиданы и не ютились друг к другу, а стояли в отдалении. Между ними ещё по три строения можно воткнуть.

На этот раз я не стала притворяться глашатаем, а выступила с обращением перед собравшимися жителями. Они стекались к нашей тележке неохотно, разве что глас деревни трусцой прибежал почти моментально, как завидел наши фигуры. Морщинистое лицо мужчины хмурилось в потугах уловить суть моих слов.

Я почти без изменений повторила высказывания Хройте в Пелении, с не меньшим воодушевлением, но уже без явственного чувства собственного достоинства. Обитатели Ручейка сначала удручённо кивали, а потом их глаза загорелись возбуждённым блеском, следовало им услышать про подарки.

Ещё бы продуктов завезли… но и так неплохо.

Неожиданно великодушно со стороны… этих.

Голова моя трещала от напряжения. Я одновременно слушала реплики людей и настраивалась на их мысли. Последнее давалось с трудом, потому как… я не Хатпрос, в конце концов! Раньше казалось, что у меня само собой получается улавливать не озвученные суждения отдельных личностей, и то почему-то не всех. А теперь я руководила намерением и вынуждена была привыкать к тому, что в висках по прошествии минут начинал долбить молоточек.

Жители Ручейка не были озлобленными, хотя доверия к открытым и приветливым Спустившимся в них обнаружилось значительно меньше, чем в предыдущей деревне. С чем это связано? Может, они и на друг друга не особо полагаются, раз волочат своё существование каждый за километр от соседа?

– Где вы взяли эти вещи?
– спросила женщина, крутя в руках крючок для верхней одежды.

– Это всё, что осталось от разорённых и уничтоженных поселений, - призналась я.

– То есть это вещи мёртвых людей?

– Может, мёртвых, может, сбежавших. Они в любом случае бесхозные, и владельцы не вернутся требовать пожитки назад. Не возьмёте?
– я сложила руки на груди. Побрезгует она - оторвут с пальцами другие. Похоже, женщина рассудила так же, поскольку тут же сунула крючок в карман широкополой юбки.

Справа от меня Муроу выкладывал какие-то камни размером с небольшой чайник. Вроде бы они горели, как уголь, но найти их на Верхнем этаже представлялось неисполнимым желанием. Зато на Нижнем таких камней, что грязи. Эту информацию я тоже почерпнула неестественным путём, а именно из головушек провожатых, ещё раньше, чем Хройте объяснил их назначение жителям. Как-то само получилось зацепиться за мысли Спустившихся, попутно настраиваясь на созерцание человеческих.

Это же явный обман!

– Простите?
– я обратилась к подошедшему человеку и только тогда сообразила, что он ничего не говорил.
– Мне показалось, вы спросили о чём-то…

В шелесте голосов это было бы неудивительно. Мужчина нагло рассматривал меня, а в зрачках плясали гневные огоньки.

– Да, я бы хотел кое-что спросить, - игнорируя предложение взять камни для растопки, выпалил он.
– Вы сказали, что человек… ну, вы человек. Но это не совсем правда. Я вижу, что у вас… нечеловеческая природа.

– Вот как?
– с любопытством произнесла я.

Его заявление ставило под угрозу миф о добровольно сотрудничающей со Спустившимися девушке. Правда, он изначально едва ли заслуживал доверия, так что я не особо беспокоилась, что мужчина разоблачит нашу ложь. Другое меня привлекло куда сильнее: он был Зрячим! Какой-то деревенский мужик, что провёл все свои годы в глуши, видел во мне нечеловеческие черты. Я заподозрила, что он мог оказаться служителем Lux Veritatis, но осадила себя: те бы не стали так открыто заявлять о себе. Значит, мужчине просто повезло родиться с редким даром.

– Человеческого во мне явно больше, - бросила я ему с улыбкой, и Зрячий нахмурился.
– А у вас завидные способности. Церковь ищет такие таланты. Не думали податься в орден?

Мужчина пожал плечами.

С этими расфуфыренными в белых одеждах? Видел, не понравилось.

На секунду я отчётливо узрела картину, как двое служителей перешёптываются с женщиной в платке возле дома с грязно-жёлтой крышей. Когда морок рассеялся, накатила усталость. Люди думают не только словами, но ещё и образами, и их воспринимать оказалось сложнее.