В столовой нашей жёлтые обои —Осенний неподвижный листопад.И нашу лампу зажигать не стоит —В окне ещё не догорел закат.Дни «роковые», сны… а что осталось?— Одна непримиримая усталость…Что ж, побеседуем за чашкой чая,(Давно беседы мирны и тихи)И если ты захочешь, почитаюУсталые и грустные стихи.
«Жизнь уходит. Уходит. Уходит…»
Жизнь уходит.Уходит.Уходит.Тишина.Одиночество.Горечь.Неожиданно
быстро, а вродеБыло радости много и горя.И любовь, что даётся немногим,Что сильнее беды и тревоги.И судьба, что даётся не каждому.Благополучие?— Это неважно!А, однако, что пропущено,Не замечено в жизненной гуще.Одиночество.Письменный стол.Неужели король гол?
Как в половодье мутная вода,Так сердце с расточительностью мота,Несёт и топит трудные годаВесной в стремительных водоворотах.Вновь ровный след велосипедных шинЛожится на шуршащий влажный гравий,И розовеют яблони долинНормандии — в своей весенней славе.Земля, земля! Как мы прощаем многоСвоей нелепой, горестной судьбе,Как блудный сын у отчего порога,Когда мы возвращаемся к тебе.
31
Осоргин Михаил Андреевич (1878–1942), настоящая фамилия Ильин, прозаик, публицист. В эмиграции был с 1922 г. Заведовал литературным отделом в «Днях», где печатался Юрий Софиев.
«Пухлый и рыхлый, как белая вата…»
Пухлый и рыхлый, как белая вата,Ночью выпал чистейший снег.Радости сколько весёлым ребятам,И улыбается пожилой человек.В общем, снег теперь бел, как волосы,И казалось бы — не до смеха,А хочется крикнуть полным голосомИ ждать ответного эха.В густых заснеженных заросляхВозятся озорные щеглы.Жизнь, в неожиданной старостиПой, как полёт стрелы.
«О человеческой судьбе, об этой “жизненной дороге”…»
О человеческой судьбе,Об этой «жизненной дороге»,Не только о самом себе,С задумчивостью и тревогой.Y всех подводит смерть итог,И это униженье неизбежно.И что ж в итоге? —Несколько небрежныхИ часто неудачных строк…
«Ты помнишь этот вечер в сентябре?..»
Ты помнишь этот вечер в сентябре?Мы шли вдвоём пустынными полями.И кладбище пред нами на гореВ закат врезалось резкими крестами.В осенних холодеющих поляхЕщё копали женщины картофель.Мы подошли к пруду, и в тополяхСквозил твой дерзкий и прекрасный профиль.Эрувиль, 1933.
«У очага, где тихо пляшет пламя…»
У очага, где тихо пляшет пламя,Беседуют и табаком дымят.Над чёрными лесами и горамиСпокойные созвездия горят.И, помнишь ли, когда летели клиномВ Россию журавли и цвёл апрель.На той скале, что виснет над долиной.Мы слушали вечернюю свирель?
Нина Котоман — о ней мало известно, кроме того, что в Дневнике Ю.С. назвал её
среди главных своих любовей. Она там стоит на втором месте после Риммы Поярковой. Любовь эта просияла в юности.
Нине Котоман
Мой поезд летит, как цыганская песня,Как те незабвенные дни…
А.Блок
Вечерами с тобой у прудаМы встречались сторожко и тайно…
Ю.Софиев
1. «Жестокою, но щедрою судьбой…»
Жестокою, но щедрою судьбойЯ был заброшен в этот город старый.Гул кораблекрушенья и пожараЕщё владел смятенною душой.Я молод был. Упрямо жаден к жизниИ простодушно в этот мир влюблён.Так после бури солнце, вдруг, разбрызнетСноп золотых лучей на зелень крон.…………………………………………..Жизнь становилась трудной и суровой,Жестокий спор я вёл с самим собой.И в этой честной жизни трудовойМоя страна мне открывалась новой.Весна, моей взволнована находкой,Сиреневою мглою расцвела.И ты неповторимою походкой,Сияющая, в жизнь моя вошла.
2. «Багряный луч зажёг стволы у сосен…»
Багряный луч зажёг стволы у сосен,Хвою покрыла бронзовая пыль.И в этот час заката нагло бросилГудок промчавшийся автомобиль.Средь красных сосен скользкие осины.Высокая, июньская трава.Здесь я берёг для синеглазой НиныЛенивые и нежные слова.Здесь осторожные ночные встречиМы кутали в редеющую мглу.Ты слушала, откинувшись к стволу.Редел рассвет и зябко ёжил плечи.
3. «То было в юности, и трудной, и суровой…»
То было в юности, и трудной, и суровой,В те просиявшие короткие года!Ты помнишь эти книжки Гумилёва,Мной для тебя раскрытые тогда?Я всё сберёг: далёкие прогулки,Простую деревенскую луну,Ночной экспресс, сияющий и гулкий,Ворвавшийся в ночную тишину.И все слова (на совести, как камень),И все стихи, прочтённые тебе.Рассветный шелест тополей над нами,Шум тополей — о жизни, о судьбе.И в суете подчёркнуто-вокзальной(Ты тоже помнишь небольшой вокзал),Сияли мне, уже звездою дальней,Твои лучисто-синие глаза.
4. «Губы твои — самые нежные…»
Губы твои — самые нежные,Самые милые в мире.Выли же те безмятежныеДни в голубом эфире.Падали жёлтые листья,Плыли по сонной воде.Проезжала двуколка рысью.Когда это было? Где?Мы подходили к калитке —Старый запущенный сад.Я видел потом на открыткеЭтого замка фасад.Сонно жужжали осы.На солнце блестела вода.Помнишь, на все вопросыТвоё неизменное: да!Потом я стоял у вагона.Синей сияли звездойГлаза, а площадь перронаТуманилась тёплой слезой.Жужжат по-прежнему осы,В октябре осыпается сад.Но не открыт ещё способВозвращать счастье назад.