Сирийский рубеж 2
Шрифт:
— Пока вертолёт летит — надо лететь.
— Понял.
Ветер продолжал задувать через пробитые блистеры. Кровь остановилась уже на подлёте к посадке. Всё это время Иннокентий выполнял функции сразу двух членов экипажа, а между нами сидел один из группы Лютикова.
При подлёте к площадке я пытался найти хоть какую-то маркировку для посадки. Видимо, никто с этим здесь не заморачивался.
Зато много вертолётов и автомобильной техники, расставленных близко друг другу. Ощущение, что десантную операцию даже не начинали.
— Такое ощущение, что совсем
— Ну или забили, — добавил я.
Земля постепенно приближалась, а лицо продолжало гореть сильнее. Ощущение, что набегающий поток ветра какой-то раскалённый и обжигает щёки.
— Ещё немного. Высота 20. Обороты норма, — подсказывал по внутренней связи Кеша во время снижения.
У самой земли начала подниматься пыль, забиваясь в кабину. Видимость нулевая. Вертолёт продолжил удерживать на таком же режиме. Уже всё равно никуда не денется от земли.
— Кас…са…ние, — проговорил Кеша, когда вертолёт пару раз слегка подпрыгнул на площадке.
Не дожидаясь, когда пыль рассеется, мы быстро начали выключаться. Стоп-краны пришлось закрывать вслепую. На зубах уже хрустел песок, а тело начало ломить.
Из грузовой кабины все вылезли, и следом вышли и мы с Кешей.
Выбравшись из вертолёта, я тут же присел на горячую каменистую поверхность. Сняв шлем, я с новой силой ощутил боль в районе левого глаза.
— Нет уже сил, — присел рядом Кеша, вытягивая ноги вперёд.
Я бросил взгляд на вертолёт. Из кабины шёл дым. Передняя часть имела несколько пробоин, а блистеры разбиты. Удивительно, как нас ещё обошли стороной пули.
Недалеко он меня положили Виктора на брезент. Ему оказали помощь, но выглядел он весьма бледно.
— А нас не встречают, верно? — спросил бортовой техник.
Я оглянулся по сторонам, чтобы найти хоть кого-то, кто бы к нам бежал или что-то суетился. Но мои надежды не оправдались.
— Пойду… разберусь, — поднялся я с земли.
— Сан Саныч, у тебя бровь сильно разбита и руку зацепило… — начал меня останавливать Иннокентий.
— Ага. Я только возьму освобождение на пару-тройку дней и вернусь.
Когда мы прошли 100 метров, нас всё же встретили два сирийца, подъехавшие на УАЗе без крыши.
— Это… вы… 202-й? — указал на меня один из солдат, и я кивнул. — Всё сделаем.
Чего не сделали сразу, непонятно. Но у меня ещё возник один вопрос — почему в районе Хабита столько людей и техники?
— А почему вертолёты и солдаты здесь? — спросил я.
— Приказа на погрузку не было.
Я кивнул и пошёл обратно к подчинённым. Вертолёты Хачатряна и его ведомого уже выключились, когда к нам подъехали две машины с медиками. Раненного сирийского лётчика забрали первым и увезли к одному из вертолётов.
Нам же стали оказывать помощь, расспрашивая о состоянии.
— Сириец здорово переломался, Саныч. Повезёт, если будет ходить, — объяснял мне Лютиков, пока доктор обрабатывал мою бровь.
— Главное, что живой.
Рядом со мной всё время стоял Рубен и Рашид. Лица у них
были мрачные.— Вы на меня, как на покойника смотрите. Что случилось? — спросил я.
— Эм… нам бы тут как тут поговорить, Сан Саныч, — сказал Рубен.
— Может тет-а-тет? — поправил я.
— Наедине, короче говоря, — добавил Рашид.
— Да доктор всё равно русский не знает. Верно, док? — спросил я у врача, улыбнувшись.
— Конечно нет, — ответили на русском доктор.
Но Рубен и Рашид не решались начать разговор. Экипаж их ведомого стоял в стороне и тоже наблюдал за операцией по заживлению моей брови.
Похоже, я начал понимать, в чём причина разговора.
— У меня к вам претензий нет, мужики. Вы выполняли мой приказ держаться в заданном районе. Никто не застрахован от такой засады, пускай и грамотной.
— Но мы должны были его увидеть раньше. Выходит, чуть вас не погубили, — ответил мне Рашид.
— Ну, нас чуть было не погубил крупный калибр пулемёта, а не вы. Так что, работаем дальше, мужики, — сказал я и пожал каждому из ребят руку.
Доктор закончил надо мной колдовать в тот момент, когда на горизонте показались три вертолёта.
— Аль-каид, тебе и твоим ребятам надо в госпиталь. У тебя в руке несколько осколков, которые лучше вытаскивать в более стерильном месте, — объяснил мне доктор.
— Спасибо. Мир тебе!
— И вам, — пожал мне руку доктор и направился к машинам.
На посадку зашла тройка вертолётов Ми-8. Из первого вылез полковник Мулин и быстрым шагом направился в нашу сторону. Пока у меня ещё были силы, нужно ему доложить.
После краткого доклада о произошедшем, Мулин пожал мне руку и обошёл остальных. Поблагодарил каждого за работу.
— Как самочувствие? — спросил Антон Юрьевич, подойдя ко мне.
— У меня нормальное, а вот экипажу нужен госпиталь, — кивнул я в сторону Виктора и Кеши.
— Тебе майор тоже нужно в госпиталь. А мы пока поработаем. Уже без вас и нормально.
Как-то двояко эту фразу сказал товарищ полковник. Будто в чём-то видит нашу вину.
— А чем мы были плохи? — спросил я.
Антон Юрьевич напрягся, снимая кепку с лысой головы. На таком солнце я бы лучше макушку поберёг.
— Ничем. Вы и ваш экипаж выполнили приказ, спасли сирийского лётчика. Но при этом был повреждён вертолёт. В таком состоянии он ещё долго будет вне строя. А может и вовсе больше не полетит, — указал Мулин в сторону Ми-8.
— Главное, что выполнена задача, верно? — спросил я.
Мулин закусил губу, но потом кивнул, согласившись со мной.
— Десантная операция не состоялась. Сирийцы потеряли один самолёт и ещё три повреждены. Ну и у нас один вертолёт разбит. Как вам итоги операции, Клюковкин?
— Мы ни одной бомбой по противнику не попали? — уточнил я.
— Попали, — скривился Мулин и ещё раз осмотрелся по сторонам.
Не могу я пока понять, хвалит нас заместитель командира корпуса или обвиняет в потере вертолёта. Хотя, может он этого и хочет — поставить нас в тупик и дать пищу для размышлений.