Сказания о недосказанном Том II

– Не пройдёт и пол года, как я возвращусь, чтоб опять, чтоб опять улететь на пол…дня, неет, только не в это болото.

Так он думал, что мы плавать будем под его аккомпонимет, а Володя, Высоцкий, умер бы от смеха от такой интертрепации его, тогда любимых песен, которые звучали у всех туристических костров, нашей большой страны.

Извлечение из вод болотных было немного медленнее, чем приводнение, с пришлёпом. Всё было просто. Никто не желал спускаться в эту почти клоаку, да и лестниц таких не было. По приказу с небес – оттуда сверху шли приказы. Вот стенография процедуры или скорее извлечение из адового болотца рабов Божиих Галины и Семёна.

Дословно.

… – Закрепите четыре стропы. Садитесь в авто. Плотно захлопните двери. Опустите стёкла. Молитесь. Нна колени! Не шевелиться. Не разговаривать, а то будете с прабабушкой беседовать таам, далеко, туда даже трамваи не ходят. Потом бурные аплодисменты. Они, правда, удивились, что мы ещё и умудрялись во время всей этой процедуры, бегства из ада, смотреть по сторонам, будто мы прощались с белым светом. Вся эта процедура вхождение в райские ворота заняла ровно 8 часов 88 минут. Так сказал нам главный Ангел Спасатель, с бородой затерявшегося в горах горца, который уже и забыл где его дом с большим грецким орехом.

Потом ещё все долго вспоминали горцев, которые их хотели угробить своим тонким южным юмором,… они спустили на верёвках лукошко с чачей, и, почти на русском наречии объяснили, что легче будет входить во врата рая, не так страшно. Это не метро с эскалатором, даже таким глубоким, как в Питере. А потом, ох и юмористы. Спустили верёвку с узлами, что бы мы по одному поднимались самообслуживанием, солдатским, почти, М.Ч.С. А потом спустили шторм трап, верёвочный. Но после беседы 88 минутной, решили, что складная двухметровая лестница,– Семён Кириллович, осечка, а матушка, круглая как колобок, и вес на двоих хватит, поняли пустую свою беседу с русским речевым сопровождением щекочущих душу и тело по самые пятки, словес, понятным на всех языках…

… Галина Ивановна уже не смогла дальше рассказывать как их, всё- таки краном, подняли сидевших в машине, и не совсем теперь мягкую,– вторую посадку с трудом завершили. Но приводнение было немного помягче, – рессора нашего неглубоководного агрегуя всё таки не выдержала. А они потом восседавшие, долго натирали позвоночники какой то смягчающей мазью, но это было уже позже, когда тихо мирно двигались в сторону своего города Орла…

… В скульптурной мастерской, затаив дыхание, потом аплодировали своему учителю, Учителю, с большой буквы.

– Отдохнули. За работу. Сказала она, как всегда мягко, но чётко и мы снова взялись за глину ваять бюст, защитника Родины, который хитро, умно, улыбался.

Ну, ладно сынок. Слушать такого рассказчика это хорошо, но она, Галина, потом поведала, что пока они ползли, ой, нееет, ну двигались до дому до хаты, не заметили, что те волосы, которые у мужа были почти все в отпуске, бессрочном, кто то измазал белилами, да и у неё после принятия ванны, оказалось, побелели, правда только с той стороны, которая была у раскрытого окна. Научно не смогли докопаться о причине. Только он, как юрист, пропел,– оотдохнуулиии…

***

Это история другая. Расскажу тебе. Чтоб не рвался так рьяно, на Кавказ, в следующий раз.

… В меня палили с двустволки, нет, точнее, с трёх стволов…. И, вот видишь. Живу. Уцелел. Ангелам моим спасибо.

Зайчик

Всю зиму зайчик бегал по пригоркам, грыз кору, верхушки низких веток, а когда совсем было голодно – бежал в деревню. Выскакивал из соснячка, и, оглядевшись, бежал к домику на отшибе, к стогу сена. Ещё издали он чуял его аромат, вспоминал лето, забирался в копну, отогревался в душистом сене, перебирая травинки, цветы ромашек, клевера, хрустел сухими горьковатыми стеблями полыни. И весь, от кончиков ушей и до хвостика, впитывал этот запах, запах лета, солнышка, цветов.

Зима эта была лёгкой – снегу мало, следы плохо печатались и потому он совсем не боялся охотников, собак, лис. И сухой травы много было, но лето…

Ах. Лето!

Он часто, часто чувствовал его. Особенно сейчас, когда дул и выл ветер. Берёзы гнулись, веточки сухими листьями трепетали, а он забрался в сено, и, дремал, но скорее жил этим прошедшим летом.

Особенно помнил весну.

Тёплые пригорки, половодье, и первые зелёные листочки. Потом клочьями полетела шерсть – быть теперь тёплым дням – травке, цветам. Он облюбовал себе лесочек. Присмотрел место для норы, и стал рыть. Лес здесь тянулся вдоль реки, рядом поле и совсем близко домики. Домов много.

Жил там один только сторож. Это был дремавший до лета – пионерский лагерь.

Почему то заяц больше всего боялся дальних лесов? Зимой, когда он уходил по замёрзшей реке в дальний лес, слышны были и выстрелы и лай собак, потом старался там больше не появляться. Когда устраивал себе гнездо – люди часто досаждали. Но не выстрелов, ни травли со свистом и собаками, не слышал. Значит можно, так и привык жить рядом с людьми. У гнезда под ёлочкой, устроил себе лёжку. Вечером, возвращался. Сначала прятался под кустом – ему было видно всё, а его даже хитрая лиса не заметит. Посидит, подремлет до темноты, потом прыгнет в норку. Там сухо и тепло, а на травке уже роса. Земля до утра дневное тепло хранит. И ещё зайчику хорошо – слышны шаги, земля гудит. Тогда зайчик поднимает уши, и водит ими, прислушивается, потом подпрыгивает вверх и даёт стрекача.

Дни стали совсем тёплыми. Наступила пора сенокоса. Давно ушла зайчиха с зайчатами, а он оставался в своей норке.

Лето. Лес стал шумным. Ходили группками ребятишки. Домики, пустовавшие весь год, вдруг загудели, зашумели от голосов ребятни. Они шныряли по лесу хуже, чем лисы, швырялись палками, свистели. Зайчишка целыми днями отсиживался у реки, в поле – ультрамариновом поле, от васильков. Однажды его угораздило даже в ручей и, долго – долго сидел, дрожал, грелся на солнышке.

Как то утром он услышал рёв машин, топот, и от страха задал такой кросс, что пришёл в себя только у реки.

Вечером вернулся к своей лёжке. Рядом увидел целый палаточный городок и людей. Ночью они жгли костёр, пели песни, утром снова рычали машины – прибыла целая группа ребят.

Зайчик уже привык к кострам, шуму. Его уже несколько раз видели новые жители леса. Но они не свистели и не кричали, а просто стояли, смотрели и просили, что бы зря не бежал, приглашали к себе в гости, говорили, хлебушком угостят, но заяц убегал, нет, не верит он этим людям. Слышал он, что прошлой зимой, под этим домиком жила лисица с лисятами, их кормили, играли с ними, а потом одного лисёнка убили. Заяц понимал, что лисица его враг, но вот люди. Лисы ведь не враги людям, зачем им нужно было убивать лисёнка? … И он никак не мог понять, кто эти люди, бояться их или нет.

Жить вблизи оказалось совсем безопасно, а вот стоит ли совсем рядом быть с ними?

Заяц уже многих знал, угадывал. Это видимо учительница в очках, какая -то тёплая, ласковая. Он её не боялся. Однажды она шла близко совсем, около норы, заяц знал её по запаху.

В тот день его дважды пугали люди. Он их не очень боялся, как-то попривык. Но тихонько, лениво убежал иноходью, почти проковылял на опушку и сел. Люди приблизились, подошли, тогда он ушёл далеко – далеко, за зелёные холмы.