Сказания о недосказанном
Шрифт:
Скоро выставка, осенью, нужно готовить работы.
– Ребята, на процедуры?!
Как серпом по шее. Побрели, полосатые, в этот тугой смрад.
– Ложитесь, да снимите обувь. Облепили всего датчиками, включили самописец. Что – то скажет этот шифровальшик, – врач. Как там моё сердечко. Вера Андреевна, целитель знаменитая, говорила. Сердце болело, вылечил, молодец. Вот тебе и баловство, дисциплина и она, Йога!
– Как это отравление? Не сработало ли в обратную сторону.
– Всё. Все свободны.
На улице сидит девушка, голова, где то ниже пояса упала, что – то нюхает.
– Что, вам плохо?
– Да нет, вот, пчела так здорово
Носилась маленькая оса, она опускалась на землю, двигала своими усами- локаторами устроенными природой выше глаз. Она будто слушала ими землю. Потом залезла в одну норку. Но оттуда быстро задом выскочила, а из норки высунулась такая морда, что и мы испугались. Овальная голова и белые огромные зубы как у акулы, сверкающие глазища как у Змея Горыныча. Пчёлка – оса снова полетела низко низенько над землёй. Летала, крылышками разгоняя пыль. Потом опустилась на камень, снова локаторами – усищами искала что то. Вдруг начала зубами как щипцами кусать камень, камень не поддавался. Потом улетела и снова кружила около нашей лавочки. Снова искала что то и, вдруг начала грызть землю и лапками её откидывать. И, вот мы увидели, что она открыла норку, а оттуда высунулись усики – локаторы, такой же пчёлки – осы.
Стало ясно она отложила туда свои яйца. Потом куколки, а вот они уже и взрослые и глупые. Мы их трогали травинками, а они зубами её. На следующий день молодая оса – пчела, при появлении тени от заглядывающих любопытных прятались в свою норку.
– Ребята, из восемнадцатой, идите все.
– А мы, на обходе были!
– Идите. Все!
– Это ваша кровать?
– Да.
– А тумбочка?!
– Моя.
– Что это такое!
Почему три бутылки кефира? Что вас снова промывать?!
– Это не моя, мои, никто не знают где я. Мне ничего не приносят.
– А чьё?
– Не знаю.
– Чей это кефир!!
– А раз хозяина нет выброшу. И, все снова ушли в холодочек на улицу.
– Вот твари. Горячился дед. Мне вчера принесли балык копчёный, масло. Сыр, сухой колбасы по триста грамм. Всё выбросила. Чтоб тебе, зараза, гундосил выздоравливающий старик. Сестра или нянечка оказалась рядом, слышала речи пациента и пошла, поехала…
– А если ты завтра издохнешь от этой колбасы и балыка?! А, буржуй? Кто, будет отвечать?!
Добавил мужик, рядом оказался,– завопил тощий мужичёнка… Или давно тебе клизму не ставили?! Вот видишь, от капельницы рука синяя. А ты балык, сухая колбаса… Грузинской не хочешь?
– Как грузинской, растерялся дед.
– Да такой грузинской, большого как локоть.
Он оказалось, пенсионер из бывшего высокого начальства.
– Я им покажу, я вызову из Славы Севастополя. Жаль дочь моя уехала. Она бы привезла корреспондента.
Посмотреть.
… И вот он попал сюда. Не стал звонить домой. Теперь почти свыкся с больничным режимом. Кризис миновал, делал почти полностью зарядку, утром и вечером. Еле заметно возвращались силы. А сердце пусть сорвал немного, постарается, постепенно укрепит. Он не хотел, что бы дочь и жена приехали, начнут волноваться, что да как, на пользу это посещение не пойдёт, да и тесть. Всегда ругался, матерился, что он, зять там, на море, только баб шщупаить, какая там работа по воскресеньям.
За дочерью он скучал, пусть там сейчас гостят у бабушки. А он спокойно проглотил семь страниц про Штирлица. Поспорил с одним йогом, и вообще занялся книгами. Благо есть время. И вдруг, оторвавшись от страницы,
глянул в окно, увидел шагающего по аллее Мурада, художник, в мастерской которого они работали со своей бригадой. Милый Мурад… Сжалось сердце. Навернулись слёзы, а он шёл и улыбался.– Кола! Стоп. Спокойно, глубокий вдох, воля. Он вскочил и весело пошёл на встречу.
– Ну, молодец, как я рад, а мои, жена не звонила, бригада, трудятся? Вопросы, ответы. Вопросы без ответов. Радость, как бальзам, как панацея…
– Вот и хорошо, Ну спасибо Мурад, теперь и у меня есть своя бритва, зубная щётка, блокнот, ручка и карандаш. Есть чем заняться. Спасибо это теперь нужно.
– Нет, ничего больше не нужно, дорогой. Есть мне ещё неделю ничего нельзя, кроме перетёртого. Не настаивай. Вот если постараешься и получится привези молодую дивчину с красивым бюстом, да сухого ящик.
– Ну, Кола, ты всегда шутишь. Молодец. Так тебя скорее выпустят. Юмор, он тоже лечит.
– Ой, Мурад, здесь, если не глухой и не слепой, весело. Вон, видишь девчёнка и парень. Она молодая. Семнадцать, а он женатик, доцеловались. Он три недели терпел все эти процедуры, выжил, уже выписывать назначили через день. Радость, – у него подарок – ангина, она его наградила.
– Та ти что, Кола?!
Надо же. Ай. Ай, Кола. Ну, черти. Вот черти. Лечааатсяя…
– А вон, видишь, тоже семнадцатка, в процедурном, где всех промывают, в блевалке, на топчане, с мужиком застали, сказали с красным дипломом выпишут и сообщат родным, и на место работы или учёбы. Строго.
– Вон теех, тоже молодые, – на кладбище поймали. Облава была, там за забором кладбище, кусты. Им друзья привезли вино, после отбоя, рванули туда тихонечко, сидели и балдели, спокойно, мёртвые не помешают великому чувству… Дружные ребята – два на два. Милиция их выудила, радостных, счастливых, оттуда на воронке, привезли сюда. Вот какие дела, дорогой.
– Ти смотри, какие весёлые ребята. На пользу пошло такое лечение, сказал Мурад.
– Это приходил художник, заслуженного присвоили вот уже год прошёл. Давно покинул свою Грузию, прекрасную, горную, и живёт уже здесь. Хотя и скучает по своей сказочной стране, где и я побывал, в студенческие годы.
А, он, Мурад.
Человек.
Скала.
Талант.
Душа.
– Мы иногда, после получки собираемся в мастерской, и тогда песни, частушки и, конечно поём его грузинскую Сулико. У нас там и аккордеон и гармошка. Да и слух у всех профессионалы, почти…
Я на третьем курсе, училища, художественного, пел в хоре и потом нас четверо исполнили две песни, патриотические, в самой Москве, в Колонном зале.
Все слушатели побрели снова кто куда. Но один оптимист вымолвил и всех успокоил, сказал, что везёт же вам. А кому и как не договорил.
И снова прошёл день.
А из процедурной, ласковый голосок, как на суде приговор.
– Сейчас, тебе влюблённому, сраку на куски разорвут такой иголочкой, как у дикарей копьё. А другой голос пропел…
– Ладно, помягче, сделаем, уважим, а он и так уже плачет, слышишь, всхлипывает. Ещё придётся потом нашатырём подмазывать после портвейна и таких красавиц…слабак какой то.
Через день привезли новенького. Он лежал и всхлипывал.
– Разинкин. В процедурную!
Он встал, худой и длинный, как столб. Упёрся лбом в притолоку, и чуть не упал… Слабость.
– Не бойся, теперь уже не умрёшь. Сейчас тебе сестричка пошматует шприцами и шлангом задницу, прополоскает и ты снова здоров – огурчик.