Сказания о недосказанном

… Трупный яд.

Выздоровление.

– На десятки лет, на всю жизнь земную – программа.

Они раньше, не часто, но встречались с не объяснимым, но такое.

Были у них случаи, безнадёжные, только снимали капельницы, утром, а они, пищали, – жрать хочу, не знали не ведали, что им уже и перины в морге приготовили. И веские причины записаны в историях болезни.

*

… Расставались они трое, тепло и дружески.

Главный как то криво улыбнулся, сказал, что всегда будет рад встрече, но только не такой, всё плохое теперь осталось там. А теперь вот такие воспоминания, откровение и глубокие мысли, раздумья.

… Главный, закрылся в кабинете. Сел. Согнулся как то неудобно. Зажал голову двумя кулаками. Думал. Думал долго. О чём. Да как так. Какие же мы ещё слепые, почему не горит огонёк в глазах серьёзного, решительного специалиста?

И художник, керамист, вспомнил.

… Роден, Мыслитель.

Он сидел точно памятник.

В мраморе.

Скульптора…

Огюста Родена…

Живая.

Думающая.

Последняя свадьба

– Я тогда был студент Загорского художественно промышленного училища, игрушки. Первый курс.

Я старше всех, они после седьмого класса. Им четырнадцать, пятнадцать, а мне почти двадцать. Вот и сделали, доверили. Староста группы, староста струнного кружка. Играл на гармошке хорошо, а тут ещё наш дирижёр и руководитель вручил мне баян. И, уже к новому году на сцене исполняли баркароллу Оффенбаха.

Но мне не нравилось играть в оркестре, это не соло, а так себе, что ты пиликаешь кляузы, – паузы, а не своё личное – жди, когда уважаемый дирижёр своей палочкой ткнёт в твою макушку.

– Давай, пошёл, и ты снова тянешь мех огромного баяна.

– Я любил другое, когда с друзьями в компании шпарил то, что мне нравилось, и никто не погладит по макушке совсем не ладонью мамы.

– У нас в группе был Митин Витя, инвалид детства, прихрамывал немного.

Он, как то рассказал, что у него дома есть хорошая новая гармошка, но родители не разрешали ему брать в училище.

И.

Вот.

– Однажды, пригласил к себе домой в гости. Сам играл, но очень слабо и я взял его на буксир. Показал, как гонять гаммы, как исполнять с переборами и многое другое, нужное, о чём он даже не имел представления.

– Жили они в городе Александрове, на электричке мы добирались быстро, да ещё и зайцами. Стипендию берегли, как только представлялся случай. И вот два дня я, почти как у себя дома.

Родители Виктора, рады были, что у их сына появился такой товарищ.

Был у них ещё один сынок, не сынок,– сын, настоящий богатырь, кулак, хоть крепости крушить, размер кулачка с мою голову, – старший брат Виктора, красавец, женат. Ел и пил за трёх, работал за пятерых. Пития крепкого ему было в меру три чайных, с ободочком. И всё. Меру знал во всём. Не перебирал никогда.

Несколько субботников и воскресников, домашних вечеров, мы периодически проводили у них. Пели, плясали, как у нормальных кубанских казаков в станице Славянской, где тогда проживали мои родители, оттуда я и прибыл учиться мастерству художника,– прикладника, которые потом трудились как художники специалисты по игрушкам.

Друзья брата, стали приглашать нас в гости, чаще, чем раньше. Всем нравилась наша борзая тройка. И, конечно моя игра, компания. Ребята хорошие были рассказчики. И анекдоты травили весело с картинками. Мало того, ещё и перепадало, давали на дорожку, и харч приличный. Студенты, стипендия, это не сидение под маминой юбкой. А мне ещё и подкидывали деньжат. Так, без особых торжественных вручений под аплодисменты. И я, конечно, не очень сопротивлялся, когда мне в карман, потихоньку вставляли, шелестящую денежную бумажку. Потом уже, когда в Александровой слободе, как мы её величали, пошла молва, – что есть такой, и не спивается, играет до последнего, нас стали приглашать на новоселья, свадьбы, часто и густо.

И вот, та, последняя свадебка, после которой, я продал свою любимую четвертушку аккордеона, Хохнер, а, за одно, и гармошку. Так заплатили хорошо, что я решил оставить эту игрушку в массовика затейника. Ну что тут попишешь? Прочитал, как указ…как приказ…

– Вот, репейник, такой затейник,

Жучке к хвосту прицепился…

Прочитал и засёк себе, на память.

***

… Эта свадебка была, как и все. Пили. Пели, танцевали, и, конечно как почти всегда выходили на мордобой. Щекотливый вроде бы обычай, традиции. Хорошо, хоть не доходило дело до коронного обычая, – стенка на стенку.

И, вот финал.

Все уже были под завязку.

Основная компания, навеселившихся уже в доску, – лежали в огромных сенцах на соломе, прикрытой покрывалами. Лежали без знаков различия. И не было таких преград нужных, между М. и Ж. Спали вперемежку, храпели прямо в лицо, затылок, или, даже на ботинки, которые не успел и не смог уже снять. Силы не те, соседу или соседке, не разбирая возраст, рост, и пол.

… Царство полового безразличия… Голова – ноги, ноги – голова,… Лежали и валетиком, а вот и соседка кума. Страстно дышала на ножки любимого кума…

… И, он, вспомнил как, совсем не в те, далёкие времена поступали. …Пётр первый, пьяных, упитых, велел укладывать раздельно, женщин и мужчин, что бы при пробуждении, не было конфуза.

Всё остальное не имело никакого значения. И никто не переживал за свою невинность. Ни пацаны, совсем пацанята, ни девушки и давахи, с присутствием всех достоинств, размеров и объёмов, как говорят в народе – она была такая, ттакаяя, такая, ох и справная, полная пазуха грудей, два охапка попы. Они уже все в глубоком забытьи, не ощущали того трепета, к женской и девичьей красоте, страсти, которая их так тревожила. Заставляла дрожать, покрепче, посильнее волка в проруби, дрожать всеми фибрами души…не волчьими, своими уже теперь не человеческими…

… Сейчас они все валяются рядом со своими воздыхателями.

… Ещё, каких – то пару часов тому, ох и ах, это оно, было это желание показать себя. Вот какой я… а, это я – поповская свинья, лежит теперь и не чешется.

… Посуду убрали. Гости кто где, те, которые не ушли и не уехали. А за столом сидит мой друг, его братик богатырь, несколько парней, друзья и дружка жениха. Новобрачных уже не было. Понятно. Трудно. Весело. И, уж конечно, чувство сладкой сказочной брачной ночи, когда кричали горько, теперь, целой целёхонькой недели, первой недели медового месяца впереди.

– Ну да пусть, теперь их, радует и помогает тепло молодых сердец.

И, месяц.

И год.

И всю жизнь.

*

… Нам заново накрыли на стол; коньячок и отменная закусь. Угомонили.

Принесли ещё…

Остались четыре человека.

– Витя мой уже передодрёмывал в кресле. Ко мне обратился дружка жениха.

– Пойдём, подышим.

– Мы двое вышли. Он покурил. А потом заговорил.

Заговорил таким, такиим святым, почти елейным голосочком.

– Я не знал, что можно так играть, и так не пить, мы тебе с другом приготовили подарок. Пошли. Он таинственно улыбнулся. Взял меня за локоток и мы пошли… пошли, и, вошлии… в, … опочеваленку, молодых…где для них приготовили провести свою первую брачную ночь медового месяца…