Скопа Московская
Шрифт:
— В эти крепости, ваше величество, — уверенно ответил тот. — Отбить их теперь труда не составит, достаточно только послать казаков Заруцкого и венгерскую пехоту, они вполне в состоянии справиться со стрельцами. Это просто займёт несколько больше времени.
— Гайдуки понесли серьёзные потери во время ночной схватки, — заметил Марцин Стадницкий, который привёл из армии самозванца королю под Смоленск сотню гусар и пять сотен венгерской пехоты, за что Сигизмунд поставил его командовать всеми гайдуками в своей армии. — Они могут отказаться идти в атаку снова. Без существенного денежного вливания.
— Мои ландскнехты также прислали депутацию, — добавил Вейер, — и сообщили, что
— Их обманули, — усмехнулся король, — твоих дорогих ландскнехтов, пан Вейер. — Он указал подзорной трубой на ровный квадрат немецкой и шведской пехоты, выстроенной рядом с одной из крепостей. Внутрь самой крепостицы как раз входили немецкие мушкетёры, занимая там позицию для стрельбы. — Приведите сюда депутатов. Пускай посмотрят, как их consors[1] не вышли на поле, чтобы сразиться за московитского князя.
Вейер поклонился королю и ушёл в лагерь ландскнехтов, чтобы выполнить приказ. Быть может, вид немецкой и шведской пехоты, готовящейся к битве, действительно, заставит их изменить мнение. Хотя бы на сегодня.
— Плевать на них, — запальчиво произнёс Якуб Потоцкий. Он не был ранен вчера и сегодня рвался в бой ничуть не меньше. — Наша сила — кавалерия. Надо ударить гусарами по пехоте, рассеять московитских пикинеров и на их плечах ворваться в лагерь. Тогда они наши, ваше величество, а следом за ними и Москва!
— Идти прямо в расставленную Скопиным ловушку, — возразил ему Жолкевский. — Он ждёт, что мы ударим именно там, а значит подготовил для нас пренеприятный сюрприз. И он вполне может обойтись нам так же дорого, как атака под Смоленском.
Он намекал на неудачное нападение на оставленный запорожцами лагерь, когда московиты устроили им настоящий огненный ад своими пушками и гаковницами. Однако тогда же Якуб Потоцкий угодил в плен к московитам, сражаясь на другом берегу Днепра, и атака его гусар и в самом деле обошлась весьма дорого. А потому Якубу только зубами скрипеть оставалось — на этот упрёк ему нечего было ответить.
— Тогда что вы предлагаете, пан гетман? — поинтересовался у него король.
— Следовать плану, который приняли вчера на воинской раде, — ответил Жолкевский. — Только выделить два отряд гусар, чтобы они прикрывали пехоту, что станет атаковать передовые крепостицы московитов, от удара их поместной конницы и наёмников.
— Тогда приказывайте, пан гетман, — разрешил король, и Жолкевский принялся отдавать распоряжения пахоликам.
Вскоре гусар разделили на три неравных части. Самый большой кулак, который возглавили Потоцкие, собрался для атаки на московитскую и наёмную пехоту. Два отряда поменьше, отдали Балабану и Дуниковскому с Якобом Бобовским и его конфедератами из бывших хоругвей Зборовского, которые продолжали сражаться в королевской армии, однако приказам подчинялись лишь тем, которые считали для себя приемлемыми. Эти два отряда до поры стояли на флангах и в атаку на пехоту идти не должны, если на то не будет приказа самого гетмана.
Однако стрельцы с казаками и венгерской пехотой не спешили выходить на поле. Пахолики вернулись из казацкого лагеря ни с чем, гайдуки заявили, что потери вчера понесли слишком жестокие и не могут выставить достаточно людей на поле. И только стрельцы князя Трубецкого в обычной медлительной манере, свойственной московитам, потянулись из своего лагеря.
— Одними стрельцами крепости не взять, — заметил король, глядя на ровные шеренги московитов, вооружённых пищалями, саблями, копьями и бердышами. — Они скверно воюют в атаке.
— Верно, ваше величество, — кивнул Жолкевский, — поэтому нам нужны гайдуки и казаки. Лучше всего
подошли бы немцы, но они обойдутся казне дороже.Сколько просят ландскнехты Вейера король уже знал от него самого. Конечно, он располагал такой суммой и даже большей, однако тратить столь солидные деньги не хотел бы. Раз казаки и венгерцы обойдутся дешевле даже скопом, то лучше сделать ставку на них.
— Отправьте венгерским и казацким командирам подарки от моего имени, — велел король, — и пообещайте щедрую долю в трофеях, а после и в контрибуции, что я возьму с Москвы. Победа близка, все видят её, поэтому пускай приблизят её и получат свою долю.
— С вашего позволения, ваше величество, — нагнулся прямо к королевскому уху Жолкевский, — на Заруцкого есть иной способ влияния. Марине достаточно поманить его, приказать напрямую, полагаясь на свой статус московитской императрицы, — при этих словах король и гетман понимающе усмехнулись, — и он вынужден будет вывести своих казаков в поле.
— Да вы не уступите Льву Сапеге в дипломатичности, пан гетман, — усмехнулся король.
Конечно же, к Марине, вдове сразу двух самозванцев, идти Жолкевскому пришлось самому. Пахолика отправлять слишком великий урон её чести, всё же Мнишеки магнатский род древний и богатый, ссориться с ними не стал бы даже король. Проживала Марина, само собой, у отца, занимая полностью его просторный, богато обставленный шатёр. Сам же Ежи Мнишек ютился в шатре попроще, хотя и вполне подходящем для такого богатого и родовитого магната.
— Что привело пана гетмана польного к нам в разгар битвы? — поинтересовалась Марина, после того как Жолкевский вежливо приветствовал её саму и старого Мнишека, который находился при ней.
— Необходимость вашей помощи, ваше величество, — назвать так Марину язык не переломится, как и спина не треснет поклониться глубже нежели предписывает этикет. Сейчас она нужна всей армии и от её доброй воли (принудить ведь не выйдет даже у короля) зависит во многом победа в сегодняшнем сражении. — Ваш неверный вассал, атаман Заруцкий, не желает выводить в поле своих казаков. Он велел гнать моих пахоликов, передавших королевский приказ, плетьми из своего лагеря. Заруцкий кичиться тем, что наш король ему не указ, однако вы, как императрица Российская, — снова язык не переломиться произнести присвоенный Мариной титул, — имеете полное право казнить и миловать своих подданных.
Марина выслушала его благосклонно и отправила к Заруцкому одну из своих доверенных фрейлин, которых привезла ещё из Польши, а потому верила этим девушкам полностью. В отличие от русских женщин, которых с завидной регулярностью приставлял к ней князь Трубецкой. Вместе с фрейлиной Жолкевский отправил пару своих пахоликов, просто на всякий случай.
— В этом нет нужны, пан гетман, — покачала головой Марина. — Моим девушкам никто не причинит зла даже в диком лагере казаков. Их атаман держит своих людей крепко, а наказания среди казаков куда более строгие и жестокие, нежели приятны в армии Речи Посполитой.
— Нам бы иногда не помешали такие же порядки, — проворчал со своего места казалось всеми забытый отец Марины. — Поменьше своеволия пошло бы только на пользу Отечеству.
Тут Жолкевский с ним готов был согласиться, однако развивать тему не стал. Ведь ограничения, о которых говорят магнаты, всегда должны касаться кого-то другого, а Жолкевский достаточно прожил на свете, чтобы понимать, коснуться они всех и каждого.
Ждать Заруцкого пришлось недолго. На зов своей императрицы он примчался словно пёс. Был атаман одет для войны — в прочную кольчугу, с саблей на поясе и парой затейливо украшенных золотой насечкой пистолетов, заткнутый за широкий кушак.