Следователи
Шрифт:
— Кто бы мог подумать? Господи, и за что такое горе... Все в школе, и педагоги и ученики, поражены. Слов нет выразить наше отчаянье. Какой только подлец мог поднять на нее руку?
— Вы давно в сорок шестой?
— Я преподаю здесь четырнадцатый год. Ирину учила с восьмого класса, а в этом году стала ее классным руководителем.
— Хорошая была девочка?
— Была... Слово какое жуткое... Скромная, вежливая. Училась ровно, без троек. Отвечала за работу культмассового сектора, активно участвовала в художественной самодеятельности, ходила в балетный кружок, оформляла классную стенную газету...
— А была ли у нее самая близкая подруга, с кем бы она могла делиться самым сокровенным? Ведь что ни говори,
— Я поняла вас. Об Ирине можно сказать, что она была доброжелательна ко всем одноклассникам, этакий ровный, спокойный характер. Ну а выделить кого-то затрудняюсь. Пожалуй, она дружила чуть больше с Волосковой Леной и Артемовой Светой. Ну а личного? Личного у нее еще, бесспорно, не было. Из мальчиков она никого не выделяла.
— А старше? Может быть, среди десятиклассников у нее были поклонники? Или, может, среди ребят, окончивших школу в прошлом году?
— Нет, не замечала.
— А дома как у нее жизнь складывалась?
— Дома, на мой взгляд, у нее было все сложней. Мать она любила, жили они дружно. Только вот, пожалуй, мать держала ее в ежовых рукавицах. Из дома вечером — никуда. Хотя Ирину и не тянуло из дома. Отец... Отец ушел от них, кажется, минувшей зимой. Да и раньше он все фокусы выкидывал. Ирина сначала хотела вернуть его в дом, очень переживала его уход, но затем поняла — отец не стоит этого. Мать Ирины рассказывала, что муж часто пил и скандалил, плохо относился к Ирине, называл ее дармоедкой и иждивенкой. Был такой случай, что он бегал за Ириной с ножом.
— Даже так?
— Может, это она со зла сказала. Возможно, отец Ирины и не гонялся за ней, а просто сильно скандалил. Я ведь точно не могу сказать, это все со слов матери. Кроме того, соседка Бороваловых — Молчанова рассказывала мне, что совсем недавно, в сентябре — в школе уже занятия начались — Боровалов скандал устроил и дочь ему сказала, чтобы он больше не приходил. Все это я говорю с чужих слов, сама свидетелем не была.
— Вы видели Ирину в последний раз...
— В субботу. Мы всем классом ездили в подшефный совхоз «Красногорский».
— И чем занимались?
— Морковку дергали. По два человека на ряд. Выдергивали из земли за ботву, бросали в кучи, потом в мешки загружали.
— Ничего не заметили в поведении Ирины?
— Нет. Ничего. Веселая была, как всегда, жизнерадостная. Работали до обеда. Где-то в час дня пошел дождь. Около трех вернулись на автобусе в город.
— Никто из одноклассников за ней в совхозе, как бы выразиться точнее, не ухаживал?
— Нет. Повторяю, и Ирина относилась к мальчикам безразлично.
— Ну, спасибо вам большое.
— Пожалуйста. А вам вопрос разрешите задать?
— Сколько хотите.
— Вы найдете его?
— Обязательно! Это наша работа.
«Обязательно... Как это я, не успев подумать, мгновенно ответил? И получилось убедительно...» — думал Гарусов, не спеша покидая тишину школьного здания. Вот-вот должен был раздаться звонок с урока.
— Гаврилов по рации вызывал... — рука Виктора потянулась к ключу. — Теперь куда?
— Сейчас решим, — следователь откинул крышечку перед собой, достал телефонную трубку, и через минуту услышал знакомый голос:
— Первое. Диктую отправление с автовокзала на Сидоровку: 6-15, 9-30, 13-15, 17-05. Прибытие и отправление из Сидоровки: 7-40, 7-55, 10-55, 11-05, 14-40 и 14-50. Последний рейс: прибытие 18-30, отправление 18-35. Какие будут указания?
— Автобус в пути час двадцать пять минут. Нам же, на машине, около часу — туда, час — обратно. Там, надеюсь, управимся за два-три часа. Так ты намекаешь, что отец мог уехать последним рейсом тринадцатого и вернуться утром в воскресенье? Я сам проверю... А второе?
— Читаю
показания Титляновой Лидии Афанасьевны. Пенсионерка, живет по улице Володарского, 164, в квартире № 2. Слушай.«13 сентября, ровно в 20-00 — я посмотрела на часы — я пошла в булочную. Сколько проходила — не знаю, но считаю, что вернулась домой около девяти часов вечера, примерно за 10-15 минут. Соседка Овсянникова красила пол. На часы, придя из магазина, я не смотрела. Соседей Бурчевых не было дома. От магазина я шла по улице Пролетарской, а затем свернула на свою улицу и шла по проезжей части. Когда подходила к мусорному ящику, то увидела, что по тротуару медленным шагом идет мужчина. Я испугалась его и отошла к противоположной стороне дороги. Улица была не освещена, и поэтому мужчину я не разглядела. Был он в чем-то темном, наверное, в костюме, но не в куртке и не в плаще. На голове ничего не было. Рост — не выше моего. Не толстый. Шел медленно, как будто прогуливался. Я больше ничего не могу сказать о нем, было темно. Никаких звуков, стонов я не слышала. Придя домой, я никуда не выходила и ничего не слышала. Утром, в половине восьмого, уехала к сыну и внукам, там же и заночевала, вернулась домой сегодня, в 12 дня, после того как приготовила обед для сына. Мужчину я видела с расстояния метров семь, но из-за темноты разглядела его плохо, если встречу — не узнаю. Волосы у него не длинные, цвет сказать не могу. Лицо не разглядела. В руках у него ничего не было. Я больше не оборачивалась, куда он ушел — не видела, видела только, что он дошел до угла. Я перешла через дорогу и, открыв калитку, прошла к себе домой».
— Ну вот, пока все.
— Спасибо. Позвони в Сидоровку, в сельсовет, предупреди, что часам к шести вечера, когда народ пойдет с работы, подъедем. Пусть ждут гостей. Мы же — к бабушке Ирины.
Климова Л. Н., бабушка Ирины:
«Внучка лицом в отца выдалась. Симпатичная девка росла. Волосы что смоль. Валентин-то мужик смазливый. Оттого и гулял. Душа моя с самого начала чуяла, что не будет у Раиски, у дочки, спокойной семейной жизни. Рая-то институт одолела, он же — неуч. Ей на концерт, в кино охота, а зятек по сторонам зыркает. Да и бабы чужие сами льнули. Красавец, на цыгана похож. И Райка, хоть с образованием, за него держалась. Любил и винцо попить, особливо если надармовую.
Нет, Ирину он не бил. Или, может, боялся: она ведь как взглянет. А с января, как другая его прибрала, начал он буянить, денег, что по алиментам высчитывали, жалеть. Это его та бабенка накачивала, вот он и бесился, что в месяц шестьдесят рубликов уходило на Ирину. У него от этих денег ум помутился. Говаривал со зла, что, мол, могла бы Ирина и сама работать, а учиться вечером. Раиса молодец, хотела дать дочери полное образование. Но Ирину блюла шибко строго. Боялась, что это самое — отцовское — в ней взыграет. Но внучка и сама была от ухажерства далека. Нет, нет... В школе или по соседству у нее никого не было. Не успела...
Я тут, однако, приметила, что дружок внука о ней выспрашивает у Юры. Юра — это мой внук, от сына Василия. У меня двое: дочь Раиса и Василий. У Васьки в семье вроде — тьфу, тьфу, не сглазить — ладно. Дочь его, старшая внучка, замужем. По любви живет. Юрка-то работает шофером на автобусе. Работа по нраву. Так что у Василия слава богу... А Раиса... Молода еще: сорок лет. Другая бы давно нашла себе нового, а эта по цыгану бесится. И сама нервничает, и ему истерики устраивала. Надо было давно пнуть под зад. Может, все бы по-другому пошло. Вот внучку бог прибрал... Не дано Раисе счастья, не дано! Внученьку больно жалко. Хорошая девка росла...