Служу России!

А ещё я дописывал и дорисовывал уже второе письмо, которое отправлю своим родителям. Я не хочу уподобляться своему реципиенту и забывать отца и мать. А нет — он, то есть я, написал как-то. Денег просил.

В письме к отцу я теперь очень подробно рисую схему медогонки, ульев, сепаратора для молока. Сам я также собираюсь всё-таки посетить родное гнездо. Пусть оно не моё, но мне, отцу, деду, прадеду… Искренне жаль этих людей, которые в своих письмах, что я прочитал, по-настоящему любят своего сына, скучают по нему. Так что не буду скотиной, уважу стариков и дам им иного сына — наверное, всё-таки любящего.

Да и мне нужен тыл. Всякое может случиться. Я буду, по крайней мере, знать, что вернусь к родителям, они меня примут, и какое-то время смогу переждать и в поместье. Да и проблемы там какие-то с соседями, в том числе и с братом. Я с моими кузенами чётко решил, что нужно двух братьев обязательно помирить.

Я уже участвую в таких играх, где можно в любой момент стать просто разменной монетой, которой пожертвуют при первой возможностью. И тогда будет где чуточку отсидеться, чтобы начать снова восхождение.

От автора:

Лексе Турчину предстоит пройти весь боевой путь Рабоче-крестьянской Красной армии: от борьбы с басмачами, до победы над фашистскими захватчиками.

Глава 20

«Настоящий мужчина хочет двух вещей: опасности и игры. По этой причине он хочет женщину, как самую опасную игрушку».

Фридрих Ницше

Петербург

4 июля 1734 года

Христофор Антонович Миних вальяжно развалился на кресле в одной из комнат своего дома. Это был один из самых больших и комфортных домов Петербурга, если не считать, конечно, дворцов. Когда-то, да сравнительно недавно, когда Петр II перенес столицу в Москву, Петербург вдруг покинули многие и многие дворяне. Все же каждый стремиться согреться жаром престола. А Город Петра стал холодным, более не согретым русской монархией.

И лишь Миних вынуждено оставался в Петербурге, назначенный генерал-губернатором вмиг ставшего едва ли не безлюдным места. Но это время Христофор Антонович вспоминал с благоговением. Он был предоставлен сам себе, почти что император для тех, кто все же остался в Петербурге. Он же не дал городу зарасти быльем.

Но пришла к власти Анна Иоанновна и перенесла столицу вновь в город на Неве.

Однако Миних, не будь уж вовсе простаком, ухватил себе хороший дом, да не один. Все же три сына растут, да и дочери. И всем нужна крыша над головой, да чтобы с черепицей и на каменных стенах.

Фельдмаршал заложил ногу на ногу и откинулся на спинку кресла. Миних не позволял себе такой фамильярности в поведении почти никогда. Может быть, только когда оставался в одиночестве. И пусть подобное случалось достаточно часто, но для людей, которые были приглашены сегодня на вечерние посиделки к фельдмаршалу, видеть Миниха настолько по-домашнему, по-простецки, было в крайней степени непривычно.

Потому и Юрий Фёдорович Лесли, и Виллим Виллимович Фермор, приглашенные Минихом для «дружеского» разговора, чувствовали себя не в своей тарелке. Может быть, лишь адъютант фельдмаршала Фермор уже видел хоть раз Христофора Антоновича в подобном виде. Да и то, фельдмаршал всегда подбирался в присутствии адъютанта и сразу же являл образ строгого командующего.

Миниху нужно было отдыхать, как и всем без исключения людям, хоть бы иногда. Его намного больше, чем трудоёмкая работа в кабинете или же активные боевые действия, утомляло находиться при дворе. Слишком много, даже для самоорганизованного саксонца, приходилось сдерживаться, давить в зародыше своё возмущение, неприятие дворцовых порядков. Всё больше он ненавидел Бирона — этого выскочку, конюха, желающего во всём и всегда принять участие, всюду лезть не в свои дела. Искренне Миних считал, что Эрнст Иоганн Бирон делает из государыни не всегда адекватного политика.

— Господа, у меня ли у одного сложилось такое ощущение, что кого-то в нашей компании не хватает? — после некоторой паузы спросил Миних у своих гостей.

— Позвольте уточнить, Христофор Антонович, о ком идёт речь? — спросил Виллим Виллимович Фермор, отпивая теплого вина.

Но сидел он на краешке стула, не позволяя себе расслабиться.

В самом начале вечера, этаких посиделок, Миних потребовал, чтобы два его подчинённых ни в коем случае не обращались к нему по-уставному, а только лишь по имени-отчеству, в русской традиции.

Для удобства весь разговор шёл на немецком языке. Несмотря на то, что в последнее время — чтобы и самому немного подучиться, и адъютант хоть на примитивном уровне знал русский язык, — в присутствии фельдмаршала чаще говорили именно на русском наречии.

Даже такому суровому мужчине, как Христофору Антоновичу Миниху, иногда надо, жизненно необходимо почувствовать, что он — в кругу друзей. А не так, как обычно, когда Миниха опасаются, как грубоватого и прямолинейного человека, способного в глаза сказать даже самое нелицеприятное, о чём почти каждый промолчит.

А ещё фельдмаршал всегда работал сам и от других требовал того же. И патологически не мог терпеть некомпетентность. По крайней мере, в инженерном деле и в вопросах устройства сражения линиями Миних был суров, требуя соблюдения порядка во всем. Но, как и многие великие люди, которые всегда замечали соринку в чужих глазах, Миних не замечал целого бревна в собственных глазницах.

Именно это — попытка рассмотреть в своих глазах брёвна — и побудило Миниха сегодня встретиться в столь непринуждённой, хотя следовало бы сказать: требовательно и вынужденно непринуждённой обстановке. Ибо «гости» старались вести себя, как приятели, но скорее лишь выполняли приказ на такое поведение.

— Господа, а ведь я сейчас говорю о капитане Александре Лукиче Норове. Его не хватает здесь. Чтобы объяснил… Знаете, прочёл я кое-какие записи, что его нарочные принесли мне с самого утра, — Миних показал на лежащую чуть в стороне папку с бумагами. — И написал же, шельма, свой трактат так, что и мой грамотный толмач с превеликим трудом переводил мне написанное. Словно письмо иное использовал Норов, писал коротко, без некоторых букв — чернил ли жалел? Ну не о том речь. Читайте это, господа!

Оба приглашённых генерала, прибывшие на посиделки к своему начальнику, синхронно улыбнулись. Они-то уже грешным делом подумали, что Миних умеет расслабляться, что они действительно сейчас могут поговорить, будто бы закадычные друзья.

И оба, и Фермор, и Лесли готовились к этой встрече, даже, можно сказать, со страхом. Продумывали темы для разговора, выбирали из различных историй те, которые вообще можно рассказывать своему командующему, который лишь на один вечер становится приятелем, но ведь потом…