Служу России!

Мало того, что они и сами не очень-то умеют разговаривать по-дружески, будучи, может, только в чуть меньшей степени солдафонами, чем их командующий. Так ещё и в один момент невозможно забыть о субординации и вдруг относиться к лицу начальствующему, словно к давнему другу.

А тут всё предельно ясно: пусть командующий и решил поиграть в дружеские беседы, но при этом вызвал по какому-то важному делу.

На самом деле, так оно и было, хотя Миних не хотел в этом сам себе признаваться. Просто фельдмаршал не мог поверить, что какой-то там капитан, который ещё недавно был унтер-лейтенантом, может написать такой обстоятельный трактат о санитарном состоянии войск, переходах больших армейских соединений, да и о многом другом, что касается командования целыми армиями.

В какой-то момент Христофор Антонович даже подумал о том, что гвардейский выскочка на самом деле украл у кого-то подобное произведение. Возможно, даже с того самого фрегата изъял, который был потоплен благодаря участию Александра Норова. Было тут что-то такое… Что могло разрабатываться во французской армии, на данный момент считающейся эталонной… Пока еще не так заметны кардинальные изменения в прусской военной машине.

Но чем больше он читал эти двадцать семь страниц, написанных со множеством клякс и порой размытыми чернилами, как будто бы недоросль писал, только начинающий постигать науки, тем больше Миних склонялся к версии, что Норов — очень талантливый молодой человек со свежим видением многих проблем, которые порой и не казались проблемами вовсе.

Поверил. Не всё принял фельдмаршал из того, что было написано. Но он взахлёб, не отвлекаясь даже на завтрак, просто проглотил этот текст, который ему читал весьма опытный толмач, что одновременно был у Миниха и писарем, чуть ли не за секретаря канцелярии.

Теперь же Христофор Антонович мирно попивал чуть тёплое вино с различными специями, на австрийский манер приготовленное, и наблюдал, с какими озабоченными лицами два генерала — два человека, которых он решил всеми своими силами продвигать по служебной лестнице — читали и вдумывались в написанное.

Умница Никанор, тот самый толмач, к приходу генералов, с привлечением ещё двоих писарей, быстро сделал копии текста. Мало того, на всякий случай — какой именно, Миних и сам не знал — пишутся ещё десять копий трактата.

— Господа, прошу вас, отвлекитесь! В конце концов, мы не на военном совете и можем обсудить написанное в непринуждённой обстановке. Это же не руководство к действию. Более того, не находите ли вы это блажью одного молодого человека, который так сильно рвётся выделиться и заработать чины? Вот и выслуживается, — спросил вдруг Миних в несвойственной ему манере.

Обычно фельдмаршал всегда спрашивает напрямую, но сейчас вопрос прозвучал даже где-то в иезуитской форме. Ну не верилось Миниху!

Оба присутствующих генерала растерялись. Они понимали, что если Миних спросил в подобной манере, то они должны были найти в этом тексте что-то такое, что действительно было бы абсолютной глупостью, блажью.

Лесли и Фермор не подвергали сомнению, что всё то, что написано, — полная глупость. Ведь так сказал их благодетель. Но фельдмаршал требовал от генералов конкретики — аргументировать своё мнение при помощи приведения примеров.

И что в таком случае — глупость? Назвать ею то, что необходимо кипятить постоянно воду? Вплоть до того, чтобы назначать ответственных в каждом плутонге за этот процесс? Ну да, расточительство. Но настолько ли оно заметно будет, если поставить на чашу весов отсутствие у плутонга болезни живота?

О переходах… Да, сейчас это кажется крайне сложным мероприятием: идти шесть-семь часов, чтобы после солдаты отдыхали, а после трёх-четырёхчасового отдыха опять семь часов проводить в дороге? Так это нужно просто попробовать. А пока — даже написанное на бумаге — подобная манера длинных переходов казалась осуществимой. Ну конечно, если полк будет хорошо выучен, дисциплинирован, а каждый офицер будет знать правила подобных переходов.

Но ведь это только лишь дело времени. Много иных правил были усвоены и затвержены — и не все из них были понятны или даже, прости Господи, вовсе были полезны.

— Отчего, господа, молчите? — теряя терпение, так и не получив никакого ответа на свой вопрос, спрашивал фельдмаршал Миних.

— Прошу простить, ваше высоко… — начав было отвечать Лесли, поймал на себе укоризненный взгляд фельдмаршала. — Христофор Антонович. Но хоть разжалуйте меня обратно в полковники, но из того, что прочитано, сущей глупости я ни разу не заметил. Многое из этого сложно, требует особой выучки и дисциплины — и офицерского, и солдатского порядка. Но сие… словно новая ступень в развитии военного дела. Как переход от поместного воинства к гвардии Петра. И я не смею сомневаться в ваших словах, но мысль, что этот Устав писан был Норовым, — пусть он и лихой офицер… Не он это писал. Но все дельно.

Христофор Антонович Миних с удовлетворением посмотрел на Лесли. Внутри себя фельдмаршал даже усмехнулся, подумав о том, что если бы не этот гвардейский капитан, который подвиг Юрия Фёдоровича Лесли на героизм в деле потопления французского фрегата, то нынешний генерал-майор мог бы и не оказаться в числе тех, на кого Миних сейчас делает ставку, как на своих преемников.

В свою очередь, Фермор — дотошный в бумагах, в распоряжениях, но проигрывает Лесли в сообразительности и решимости. Уже бывший адъютант фельдмаршала, а ныне поставленный на дивизию, что формируется в Киеве, Фермор — не тот генерал, который приумножит славу русского оружия. Хотя и опозориться не должен. Как говорят на Руси: «Ни рыба ни мясо».

— Господа, сегодня больше ни слова о том, что вы прочитали или дочитаете уже вне моего дома. А завтра жду от вас двоих подробных реляций и соображений по этому трактату. Что мы можем уже сегодня сделать — и это необходимо внедрять, а что оставить на после.

* * *

Закончил я работать, как только солнце стало посылать не белый свет, а розовые закатные лучи. С первой темнотой я предполагал лечь спать, чтобы проснуться ещё затемно. С рассветом мне нужно быть на Чёрной речке — и быть бодрым, выспавшимся, со светлым рассудком.

— Можно к вам, господин Норов? — постучавшись в мою комнату, когда я уже ложился спать, зашла Марта.

— Что ты решила? — спросил я, встав с кровати и накинув халат.

— Я согласна! Мне… будет сложно, но я приму всё это. Те перемены, о которых вы сказали. Лишь только… чтобы вы не стали забывать обо мне, — понурив голову, сказала Марта.

Я не скажу, что именно сегодня, сейчас, хотел того, что сделал. Предаваться плотским утехам, когда на следующий день запланирована серьёзная дуэль — это не совсем правильно. Спать нужно, а не любить! Но нашей близости не могло не произойти теперь. И я хотел думать, что сейчас заполучил не только рыжую и страстную любовницу. А еще и соратницу, помощницу.

И было у меня предложение к девушке.

— Теперь, Марта, я тебя попрошу занять соседнюю комнату. Потому как я с тобой рядом никак не высплюсь — не до сна. А мне нужно завтра быть бодрым. Я тебе сейчас дам бумаги, ты их хорошенько изучи. Я хотел бы, чтобы ты стала хозяйкой моего трактира. Понимаю, что ты женщина, что тебе трудно будет — непривычен народ к начальству в юбке. Но я же знаю, что большую часть работы у отца выполняла именно ты. Там проект того, что я хотел бы видеть в трактире, называться который будет «Ресторан». Так что я спать, а ты — читать! — я усмехнулся, глядя на девушку.