Служу России!

На ум пришло сравнение. Если тот же Остерман мне казался отличным игроком, пусть даже не в шахматы, а в шашки, то Миних был тоже непревзойдённым игроком, но в другую игру, которую в XX веке называли «в Чапаева». Это, когда нужно ударами щелбанов по шашкам выбить шашки противника. Думать особо не надо, лупи себе, что есть мочи, не обращая внимания, как шашки разлетаются по всей комнате. Дали бы Миниху волю, уверен, многих, если не всех, он погнал бы щелбанами прочь от императорского трона.

— Не томите! Что у вас еще? — спросил фельдмаршал.

— Будет ли мне позволено прийти к вам, ваше высокопревосходительство? И прочтете ли вы мой трактат о правилах военных переходах и особенностях для пустынной местности? — скороговоркой, чтобы не давать Миниху сразу послать меня куда и Макар телят не водил, сказал я.

— Вы не унимаетесь? Под Данцигом об этом уже говорили. Будет для вас лестным то, что немногое из сказанного вами я принял для себя, — сказал фельдмаршал

Выражение его лица, вообще поведение, говорили скорее о том, что Миних не может признаться себе, что я прав. Вот и сейчас будет кривиться, показывать, насколько я ему не интересен. И это так и есть, уверен, ведь я капитан, а он фельдмаршал с изрядной долей честолюбия и эгоизма. Но все равно даст возможность предоставить свои наработки.

— Приносите! Найдете меня в ближайшие дни в Шляхетском корпусе. Если будет время, прочитаю. Но потрудитесь написать на немецком языке! Иначе и не возьму в руки бумаги ваши, — сказал Миних и еще быстрее, чем ранее, развернулся и пошел прочь.

Временно я остался один. Осмотрелся. Увидел генерал-майора Лесли, который присоединился к Миниху и фельдмаршал таскал его, словно сына, представлял многим и придворным и генералам. Меня бы так провел по приглашенным на бал.

Стало как-то одиноко. Это как приехать на форум, конференцию, где все коллеги знакомы между собой, а ты не знаешь никого, стоишь, смотришь на людей и глушишь внутри себя желание провалиться под землю. При этом все счастливы, искренне радуются.

Признаться, я очень хотел, чтобы здесь оказались мои морские друзья. Но всё как-то у них там не ладится, разбирательство никак не заканчивается. Это я ещё попал на гребень волны, да и не флотский, и приказ выполнял, потому и быстро выкарабкался. А так, подобные сюжеты, что случились на фрегате Митава, могут разбираться и годами.

Так что встал я в стороне, да сильно не отсвечивал, наблюдал за тем, как другие исполняют менуэт. Танцевальная программа началась уже как три танца назад. Менуэт мне кажется весьма комичным танцем. Попрыгать приходится, поклоны поотбивать, ножками сильно часто подрыгать в разные стороны. Пары выстраиваются, а потом руки к верху и пошли махи.

Складывалось ощущение, что это не сам танец, который зачастую первым исполняется на балах, конкурируя в этом с полонезом, а пародия на танец. Или его так танцую неуклюже? А профессионалы могли бы и красиво махать руками, а не словно 10 А класс пришел на физкультуру, что первым уроком в понедельник. Когда нужно махнуть хоть как-то махнуть рукой, чтобы учитель не цеплялся.

— Господин Норов, проследуйте к её императорскому величеству немедля! — потребовал от меня… лакей.

Я, конечно, понимаю, что все лакеи всего лишь ретрансляторы императорской воли. Но, видимо, на меня эпоха уже в значительной степени влияет, если имеет место такое раздражение, что мне указывает какой-то там слуга. И куда только испаряется моя пролетарская сознательность?!

Я попытался, насколько это было возможно, осмотреть себя. Мундир был пошит идеально. Добавлены кружева под манжетами, которых вроде бы и не видно, но кто знает, рассмотрит и оценит. Это уже во французском стиле подобное. И выпячивать ничего французского нельзя, потому и прячут. Словно в Позднем Советском Союзе американскую майку прятать по костюмом от «Большевички». А где, того позволяли правила ношения мундира, у меня было сделано немного, парочка, замысловатых узоров серебряной нитью.

Так что это был тот редкий случай, когда мастер-портной знает себе цену и, действительно, берёт дорого, но лишь для того, чтобы сделать высококачественную вещь. Я обязательно присмотрюсь к этому датчанину. Пока, к сожалению, мне привлечь его нечем. У него и так бизнес, насколько понятно, идёт очень даже хорошо. Но задумки были.

Словил себя на мысли, что задумок у меня воз и маленькая тележка, а вот с реализацией крайне туго. Нет ни времени, ни людей, которые могли бы заниматься всеми теми проектами, что просто необходимо было внедрять.

Вопреки тому, что эта эпоха кажется действительно какой-то тягучей, медленной, неспешной, у меня почему-то всё с точностью наоборот. Это в прошлой жизни было, как у пенсионера и столетнего старика, всё медленно, будто бы в полудрёме. А сейчас, несмотря на то, что стараюсь каждый день свой распланировать поминутно, всё равно выходит, что нужно куда-то лететь, что-то делать, очень много непредвиденных обстоятельств.

Но сейчас как раз-таки я шёл неспешно, но уверенно, в направлении восседающей на троне, расположенном на постаменте, императрицы. Она, будто огромное изваяние, взирающее на всё происходящее, как требовательная учительница, следящая за своими нерадивыми учениками, восседала на пропитанном ее запахом троном-седалище.

Анна Иоанновна изредка шевелилась, в основном подставляя левое ухо для своего фаворита. Тот будто бы и не останавливаясь, все шептал государыни и шептал. Периодически императрица взрывалась гомерическим смехом. А после сразу же становилась серьезной и могла посмотреть на своего фаворита, как на юродивого. Однако, Бирон не терял запала и продолжал старался заинтересовать государыню.

По правую сторону от императрицы восседала Анна Леопольдовна. Юная, прелестная, такая, которую хотелось непременно защитить. Я заметил ее ранее и старался рассмотреть. Как-никак мне скоро принимать решение о том, на чьей стороне выступать в деле престолонаследия. Хорошо бы было не нарушать присягу, но все же…

Да! Мне хочется защитить, мне хочется быть рядом с ней, как будто старший брат, что ли… Странные эмоции, странные чувства. Возможно, они возникают, в том числе, и на фоне искренней жалости по отношению ко всему Брауншвейгскому семейству, их судьбы. В иной реальности их участь, этого милого создания, Анны Леопольдовны, была ужасной.

— Ваше императорское величество, — сказал я, наконец подойдя к государыни.

Поклонился я даже чуточку ниже, чем минимально требовал этикет, введённый ещё Петром Великим. Умеренный, но всё же интерес к моей персоне императрица проявила. Посмотрела будто бы сверху вниз, и в принципе так оно и было. Но дело не только в физике, что государыня сидела выше.

Наверное вот так, с пренебрежением, может смотреть рыбак на мелкую рыбешку. Он тянул леску, боролся с рыбой, уже фантазируя, что там будет килограмма на два рыбище. А тут… Между тем, пауза затягивалась.

Граф Бирон смотрел на государыню, будто бы своим взглядом хотел сказать: «Государыня, но мы же заучивали уже слова, вы же знаете их наизусть. Отчего же не говорите?»

И тут императрица выдала такое, чего я уж точно не ожидал от неё услышать:

— Аннушка, милое дитя, взгляни на этого молодца! Хорош! Умён без меры, храбрый без меры… Во всём он, как я погляжу, без меры, и в делах амурных тако же. Но пригож!

Про «амурные» слова намёк был более чем понятен. Государыня давала мне знать, что она знает о интрижке с Елизаветой Петровной. Знает, но напрямую не отчитывает. Значит, чего-то от меня хочет добиться. И зачем в таком свете императрица становится моим рекламным агентом и столь красочно рассказывает про все мои достоинства, лишь только намекая, что их слишком много?