Смертельно безмолвна - 2

трясущимися руками. Люди рвутся к ларькам, будто голодные собаки. Я вижу, как молодая

девушка сидит за столом, а над ней нависает болезненно худой старик. Он вкалывает в ее вену на

руке какую-то золотистно-красную жидкость. Лицо девушки не кажется мне здоровым, оно

бледное, блестящее от пота, а веки подрагивают от судорог. Я невольно подаюсь к ней, потому

что знаю, что должен помочь, но внезапно кто-то хватает меня за локоть и резко вытаскивает из

образовавшейся толпы.

Я не сопротивляюсь, потому что понимаю, что это Джейсон. Я послушно выбираюсь из

океана безумия и останавливаюсь только рядом с Норин Монфор. Она шумно вздыхает.

– Ты не должен был отходить.

– Я просто услышал... и сопротивляться сложно. Я не хотел.

– Может, мне привязать тебя? – Резко бросает Джейсон, на что я щурюсь.

– Попробуй.

– Прекратите. Сейчас не время выяснять отношения.

– Что здесь происходит? – Я смахиваю пот с подбородка и поправляю маску. – Здесь

продают немыслимые вещи. Совесть, смертные грехи. Не понимаю.

– Ярмарка соблазна, – задумчиво протягивает Норин, – о ней ходят легенды.

– Но как сюда попали все эти люди? Я имею в виду... это просто люди. Обычные.

– А как сюда попал ты?

– Я – другое дело.

– Везде случаются исключения, мальчик, – раздосадовано хрипит Джейсон.

– Это не исключение. Это чистой воды безумие.

– Давайте не терять времени, ладно? – Норин пристально смотрит на меня и кивает, у нее

удивительная способность глядеть не на человека, а внутрь него. – Потом поговорим.

Она права. Мы обмениваемся взглядами и бредем за толпой в Чистилище Люцифера,

которое напоминает гигантский театр. И я, наконец, вспоминаю, зачем пришел сюда. Мне

становится немного легче, ведь у меня есть цель. Когда есть цель, ты можешь предугадать

конечный результат, а, значит, тебя не страшит неизвестность. Я стараюсь даже не думать о том, где я, и каким образом в склепе Мефистофеля оказалась целая улица и сооружение, размером с

городскую мерею. Все это вполне обычно для мира, в котором я нахожусь. Это единственное, что имеет значение. Я должен абстрагироваться и на несколько часов стать человеком, который

не подозревает, что за статуей Ангела Смерти есть иной мир.

Мир обычных людей.

Мы проходим в чистилище и оказываемся в вестибюле перед золотой лестницей. Я с

удивлением притормаживаю. Выложенный мрамором разных цветов, вестибюль вмещает

двойной пролёт лестницы, внизу у подножия лестницы стоят два бронзовых торшера – это

женские фигуры, их лица, искореженные гримасой боли, овиты колючей проволокой. Над

головами плавают яркие сгустки лучей. Я с интересом слежу за ними и невольно замечаю, что

на расписанном потолке изображены различные музыкальные аллегории. По воздуху витают

звуки стонущей скрипки.

Мы идем дальше, неспешно поднимаемся по лестнице и проходим в главный зал, где

мозаикой выложен мраморный пол. Под музыку кружатся пары, люстры витают в воздухе без

каких-либо приспособлений, просто плавают ярко-желтые шары, отчего позолоченные стены

сверкают и слепят глаза. Я замечаю в конце зала три громоздких кресла, в одном из кресел

восседает Меган фон Страттен со скучающим видом.

– Смотрите, – говорю я, толкая Джейсона в бок, – фон Страттен.

Оборотень напрягается, отчего на его лице выделяются скулы. Однако я не вижу его глаз.

Они скрыты под черной атласной маской.

– Ей претит это веселье, – рабочим тоном подмечает Норин, – отлично.

Я дергаю уголками губ. Осматриваю танцующие пары и почему-то нахожу опасным то, что

их лица скрыты под масками: я должен видеть лица врагов, должен знать, с кем мы имеем дело.

Меня невероятно раздражает неизвестность. Мне вдруг кажется, что, едва все эти люди снимут

маски, я окажусь посреди зала, переполненного уродливыми монстрами.

Что, наверняка, полная правда.

Я сосредоточенно оглядываюсь в поисках Ариадны, но внезапно натыкаюсь на свое

отражение. Справа от меня стоит громоздкое, высокое зеркало, я его уже видел.

Это Верумское Зеркало. Зеркало Правды.

Я бы с удовольствием отвернулся, если бы в моей голове не вспыхнуло осознание: я

полностью отражаюсь в зеркале, а полностью отражаются в нем лишь бездушные твари.

– Ты чего? – Спрашивает меня Джейсон, подходя ближе. – Мэтт?

– Это Верум.

Мужчина следит за мной взглядом, видит зеркало и замирает.

Его очертания едва заметны. Контур размыт. Джейсон – хороший человек. Да, не без грехов,

конечно. Но хороший. А я – нет. Он вновь глядит на меня, а я отмахиваюсь:

– Наплевать.

– Это ничего не значит.

Усмехаюсь. Жалкая попытка меня успокоить. Я не идиот, я все прекрасно понимаю.

– Забудь.

– Послушай, – я собираюсь уйти, но Джейсон останавливает меня, схватив за локоть. Он

недовольно выдыхает. – Я даже за километр чувствую, что тебя что-то дерет изнутри.

– Оставь этот психоанализ.

– Иногда люди становятся плохими, им приходится. Все мы через это проходили. И я

ошибался, Мэттью. Человек не может всегда быть хорошим или всегда быть плохим, в нас есть и

того и другого понемногу. Просто иногда одна сторона перетягивает одеяло.

– Класс.

– Ты не слушаешь.

– Я знаю, кто я такой.

– И кто ты?

Смотрю на свое отражение, в котором отчетливо видны даже морщины около губ и с рыком

выдергиваю руку. Мне надоело, что меня пытаются успокоить или научить. Да мне уже блевать

хочется от всей этой правды, неправды, плохой, хороший, убийца, спаситель.

Взъерошиваю волосы и неуклюже отворачиваюсь. Как же размыты понятия. Человек может