Солдаты

Слушая артиллериста, Демин улыбался, согреваемый крепким и бодрым

чувством. Его всегда удивляла и радовала их трогательная,

сердечно-грубоватая заботливость о товарище, будто они видели себя в нем, в

товарище, и любовались своим благородством и силою своею не в себе, а в

товарище. Начальник политотдела всегда восхищался этим солдатским тактом,

тщательно скрываемым самими же бойцами подчас за грубыми выражениями, крепко

присоленными словами. Во взаимоотношениях бойцов была настойчиво

последовательная суровость, предохраняющая их от расслабляющей и поэтому

порою вредной на войне нежности друг к другу. Глядя на солдат, Демин

чувствовал, что зал этот наполняется чем-то ободряюще смелым, что поможет

дивизии выйти целой и невредимой из стиснувших ее горных ущелий на широкий и

солнечный простор.

5

Со слета Марченко и Забаров шли вместе. Марченко был мрачен.

– - И чего он глядел на меня так?

– - Ты не горячись, -- спокойно перебил его Забаров. -- А подумай. За

последнее время ты здорово изменился. Но что-то есть в тебе еще такое...

нет-нет да и выскочит наружу. А Демину хочется видеть тебя прежним

сталинградским Марченко, понимаешь? Видел, как внимательно слушал он твое

выступление? Я заметил даже, как он поморщился, когда ты произнес фразу:

"Война без крови не бывает". Фраза как фраза. Не ты один ее повторяешь.

Ничего как будто в ней неправильного нет: в самом деле, на войне льется

много крови. И все-таки начподиву не нравится, когда так говорят командиры.

И я понимаю его. Ею, этой самой фразой, некоторые горе-командиры частенько

пользуются, чтобы оправдать себя, плохо проведенный ими бой, свои большие

потери. Угробил людей попусту, да и говорит, что война без крови не

бывает... А я так гляжу на это дело: проиграл бой, потерял понапрасну людей

– - и нечего скрываться за спасительную формулу: "Война требует крови". Надо

ценить людей, дорожить каждым человеком как величайшей ценностью. Всю вину

принимай на себя, коли по твоей глупости погибли люди. Не знаю, как ты, а я

фразу эту... знаешь, просто ненавижу! Она понижает в нас, командирах,

чувство ответственности. Определенно понижает! Мешает нам больше и глубже

думать о наших операциях... Я понимаю, почему ты повторил ее на слете. И

скажу тебе прямо, хоть знаю, что рассердишься. На днях ты послал третью роту

в обход, а зря! Если бы ты подумал хорошенько, то тебе бы стало ясно, что

посылаешь людей... на верную гибель! Понимаешь ты это? И притом совершенно

напрасно. Хорошо, что командир полка вмешался и отменил твое решение, а если

бы он...

Марченко вспылил:

– - Что вы меня все учите?

– - Значит, так надо!

– А тебе известно, что я благодарность от командира полка на сборах

получил? Нет. Ну вот, а говоришь... Оставь, Федор, лучше меня в покое. Я сам

уже многое перетряс в своем чемодане!

– - Марченко стукнул себя по лбу. Шел

Марченко легко, своей обычной рысьей походкой. Забаров посмотрел на него:

– - Хорошо, если так.

– - Конечно, так. Вот поглядишь, скоро командовать батальоном буду. А

там и... Хотя вряд ли... Знаешь, Федор, со мною чертовщина какая-то

происходит: то я поверю в себя, скажу себе мысленно: "Вот возьмусь за дело

по-прежнему и даже лучше прежнего еще покажу им всем, что может Марченко!"

То вдруг захандрю -- и нет этой веры. Руки, понимаешь, опускаются. К черту!

Вот так и верчусь на одной точке... -- Марченко помолчал, потом резко

заговорил: -- Слушай, Федор, ну помоги мне, будь товарищем!.. Не могу,

понимаешь!.. Черт знает что такое!.. Дня не проживу спокойно. Все... все о

ней... Поговори с Наташей. Боюсь за себя, говорю как другу. Наделаю

что-нибудь такое, что и не расхлебаешь...

– - Погоди, погоди!
– - испугался Забаров.
– - Да ты что, сдурел? Ведь она

любит другого. Как же...

– - Знаю. Но, понимаешь, не могу... и боюсь, что...

Марченко внезапно смолк, круто повернулся и почти побежал прочь.

Забаров проводил его тяжелым взглядом. В последнюю минуту Федор увидел его

тонкую, стройную фигуру почти у края отвесной скалы. Марченко, как абрек,

перепрыгивал с камня на камень, поддерживая на боку ненужную ему саблю.

Солнце нехотя погружалось за перевал, окрашивая горы в зеленовато-голубой,

нарядный цвет. Но откуда-то снизу по скале ползла вверх черная тень от

уродливой тучи.

Забаров зябко поежился и быстрым шагом направился к домику купца, где

располагались разведчики. В эту минуту грудь его наполнило острое ощущение

сложности жизни; он думал о Марченко, о запутанной судьбе этого в сущности

неплохого офицера, а потом невольно мысли его обратились на себя, на свое

собственное неустроенное личное. Умевший хорошо командовать разведчиками, он

оказался совсем беспомощным в таких, казалось бы, простых делах, как любовь.

Что-то не клеилось у него с Зинаидой Петровной. Не клеилось, да и только!

Затем стал думать о солдатах. Вспомнил о Никите Пилюгине, который был ранен

вскоре после Семена Ванина. Потеря этого солдата почему-то особенной болью

отзывалась в сердце лейтенанта. Вместе с Шахаевым Федор приложил немало

усилий, чтобы Никита, этот "музейный единоличник", как назвал его однажды

Пинчук, стал в ряд их лучших разведчиков. И кажется, дело шло к этому. На их

глазах Пилюгин медленно, но неуклонно перерождался. И вдруг теперь, выйдя из

госпиталя, он попадет в другую роту? Смогут ли там правильно понять его, не

погубят ли в нем то хорошее и здоровое, что успели посеять в его душе они с