Солдаты

парторгом и вcя славная боевая семья разведчиков?..

Охваченный этими мыслями, Забаров вошел в дом. Первое, что он спросил,

– - это нет ли писем. Их не было. Федор глубоко вздохнул и вынул из своей

сумки все старые письма Зинаиды. Перечитывая каждое по нескольку раз с

терпением и надеждой, как старатель, в груде песка отыскивающий драгоценные

золотые блестки, Забаров искал в сдержанных, скуповатых письмах подруги

крупинки девичьей ласки, которая была так нужна сейчас его большому и

неуютному сердцу. И он находил: их редкое, согревающее и освещающее душу

мерцание обнаруживал между тесных строк письма, в тщательно зачеркнутых

словах, в многоточиях. Даже в кляксах! Поиски эти доставляли ему огромное

наслаждение; напряженных складок на чуть рябоватом крупном лице становилось

меньше, темные глаза делались задумчивы и теплы.

– - Зина... Зинуша!.. Любимая моя!.. -- шептал он и плотно закрывал

глаза.

Чувств было так много, что они не умещались даже в его широкой и

просторной груди, и он, смущенно улыбнувшись, позвал:

– - Шахай!..

Но парторга не было. Он с Акимом и Наташей сидел в зале боярской

усадьбы, ожидая начала киносеанса. Говорили о нем, о Забарове, вспоминая его

выступление на слете. Наташа больше слушала. Наивные, ослепленные любовью

своей, не понимали они с Акимом, что уже через несколько дней забудут о

данном друг другу слове и будут встречаться, как встречались всегда. Ощущая

теплоту ее руки, Аким тихо рассказывал:

– - Я слушал лейтенанта и думал, что есть на свете два типа людей. С

внешней стороны они как будто одинаковы. Но у одного только и есть эта

внешняя сторона. Сними с него оболочку -- под ней пусто. Другой содержит в

себе что-то такое, что освещает по-иному и его внешнюю сторону, заставляет

уважать человека с первого взгляда. Вот к этому типу людей, мне кажется,

принадлежит наш командир роты.

– - Ты прав, Аким, -- согласился Шахаев.
– - Вот, знаешь, писатель Бажов

нашел очень хорошее и меткое слово для определения богатого внутреннего

содержания человека -- "живинка". Она, эта живинка, и составляет душу

человека, все то ценное в наших людях, что отличает их от других людей. О

таких, как Забаров, надо говорить: "Этот человек с живинкой!" Так называет

Бажов своих уральских умельцев. Но это вовсе не значит, что одни люди

рождаются с живинкой, а другие -- без нее. Нет, эта живинка в человеке

воспитывается так же, как и все другие ценные качества. -- Он задумался.

Узковатые глаза его смотрели куда-то далеко. -- Огромной заслугой нашей

партии, -- медленно продолжал он, -- между прочим, является как раз то, что

она сделала советских людей... по крайней мере большинство из них, людьми с

живинкой... ну... с богатым духовным содержанием. Людьми мыслящими, умеющими

жить по-новому, строить новую жизнь, что, собственно, и возбуждает такой

большой интерес иностранцев к нам...

Аким слушал парторга, как всегда, немножко с удивлением. Удивляли его

не только и не столько сами слова Шахаева, ясные, очень простые и глубокие в

своей простоте, но и то, что этот уже седой, но, в сущности, еще очень

молодой человек обладал такими большими и разносторонними знаниями, много

читал и успел о многом подумать.

В зале погас свет.

Начался киносеанс.

Шахаев почувствовал, как на его руку плотно легла горячая рука.

Это была рука Акима.

6

Фильм растревожил сердце Акима, и он думал о нем несколько дней.

Картина рассказывала о фронтовой дружбе двух солдат, и это вновь с особо

острой болью заставило разведчика вспомнить о Семене. С потерей Ванина

чего-то не хватало -- большого и значительного для Акима, нарушалась

какая-то стройность в его душе. Аким грустил, грустил тяжело и открыто.

Наташа видела все, но не пыталась успокаивать его. Он удивлял и радовал ее

своей товарищеской преданностью. Следила за ним украдкой, наблюдала

сосредоточенно-тревожный и грустный взгляд его голубых, кротких глаз.

Хорошие чистые слезы путались в длинных и темных ее ресницах. Однажды Наташа

не выдержала и сказала ему:

– - Что ты, Аким... он вернется...

Аким обрадованно поднял на нее глаза, но нужное слово благодарности у

него не нашлось, он проговорил тихо и задумчиво:

– - Разумеется.

Ему вдруг захотелось увидеть Шахаева, но старшего сержанта не оказалось

поблизости. Парторг находился возле Михаила Лачуги, готовившего в саду ужин.

С некоторых пор Шахаев все пристальнее и внимательнее присматривался к

Лачуге. Солдат этот все больше нравился ему. У парторга был неплохо

натренирован глаз на хороших людей. Шахаеву как-то подумалось, что Михаил

мог бы стать неплохим коммунистом, и сейчас он решил спросить повара, как

тот думает насчет вступления в партию.

На вопрос Шахаева Михаил долго не мог подобрать ответа, ворошил свои

белые волосы, смущенно поглядывая на Мотю, которая давно уже стала служить у

разведчиков и сейчас сидела тут же на бревнышке. Эта бой-баба за последнее

время как-то переродилась, уже не задирала больше старого Куэьмича, никому

не дерзила, говорила тихо и певуче, точно любовь к Михаилу вытеснила из нее

все бойкое и нахальное, сгладила, сровняла грубые и колкие черты ее

характера.

– - Ну, так как же?
– - повторил свой вопрос Шахаев.

Лачуга шумно вздохнул, горько улыбнулся:

– - Не гожусь для партии, товарищ старший сержант.

– - Почему?

– - Малограмотен я. Да и в политике плохо разбираюсь.