Солнце любви

– Не хочу воевать. Я сказала — и сказала!

– Вы мне так нравитесь, что вам не составило бы труда.

– Так в чем дело?

– «В том, что я тебе не верю», — произнес он мысленно, побоясь произнести вслух.

Он хотел верить, так хотел, что, кажется, жизни не жалко.

– Вы Ангелевича Валерой называете? — не об аналитике-шоумене хотелось говорить (вообще ни о чем не говорить, а переживать самые драгоценные мгновенья), но рассудочность философа исподволь сказывалась.

– Иногда. А что?

– Мне как раз понравилось, как вы сказали Полю, что со всеми мужчинами на «вы».

– Я с ним на «вы», к тому же он старик.

– Тем более! «Валера».

– Сейчас стиль такой, пожилым приятно. Да ну его! Петр Романович, что нужно, что вы хотите?

– Мне нужны доказательства. — Он уже придумал испытание. — Вы должны мне принадлежать, — высказался «теоретически» и тотчас почувствовал, что именно этого и хочет — с той минуты, как увидел ее, и испугался: «Сейчас она пошлет меня к черту по заслугам!» Но она сказала:

– Я согласна. Прямо сейчас?

– Господи! — простонал Петр Романович. — Куда ж вы так торопитесь? Посторонний мужчина, как последний хам, предлагает вам постель.

– Не посторонний и не хам, а вы! Вам же нужны доказательства? Вот я и хочу доказать, что у меня мужчин не было.

– Неужели? — поразился он. — Откуда ж ты такая взялась?

– Я только хочу знать, любите вы меня или нет.

«Ловушка! — предупредил себя Петр Романович. — Тут какая-то ловушка!» — и сказал против воли:

– Люблю.

«Если это и неправда, — пронеслось в голове, — теперь все равно.»

– Я так и знала, — воскликнула Варенька, — с тех пор, как мы увидели друг друга во дворе!

«Я ее не видел, но это все равно.»

В бессмысленно-повторяющемся рефрене «все равно» была какая-то обреченность, паралич воли; философ ощущал себя «животным на заклании», но и блаженство не покидало его, такая полнота жизни, что ничего не хотелось, даже обладания. «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Но она, конечно, ждет действий и доказательств. Петр Романович вздохнул со всхлипом, шагнул к тщедушному парапетику, разделяющему их, и услышал шум за спиной. «Опять Подземельный подслушивает! — вдруг опомнился. — Он же убит!» — обернулся: на галерейку вышел Игорь Ямщиков.

– Почему Ивана Ильича убили? — вот такой нелепый вопрос он задал соседу; Петру было не до него, ни до чего, но лезть на глазах у архитектора через перегородку как-то неловко. «Я буду вас ждать», — прошептала Варенька и ушла, и солнце словно притушило свой пушистый блеск.

– Ну, чего тебе?

– Почему убили Ивана Ильича?

– Спроси у следователя.

– Не говорит. или не знает. Я только что с допроса.

– А я откуда знаю?

Игорь, не отвечая, глядел пронзительно черными круглыми глазами.

– Где ты провел ночь?

– В Завидеево.

– Чего это ты туда-сюда?

– Чтоб Тоню не волновать. Дела еще не закончил, а ей вчера обещал вернуться.

Да, Игорек — врожденный подкаблучник; счастье, что в супруги досталась ему не «владычица морская».

– Петр, говорят, ты явился чуть ли не свидетелем убийства.

Петру Романовичу ночное происшествие уже осточертело; куда больше волновал его царственный подарок — любовь юной незнакомки. В голове тотчас застучал Блок: «По вечерам над ресторанами… и каждый вечер в час назначенный. и вижу берег очарованный и очарованную даль.»

– Извини, Игорь, я занят.

– Чем? Происходит трагедия.

– Не преувеличивай.

– Я преувеличиваю? — завопил Игорь. — Ты избегаешь разговора со мной?

– Да в чем дело, черт возьми!

– Ты не замечал — нет, постой, не уходи! — не замечал, что покойный любил совать нос не в свои дела?

– Замечал. Какие роковые тайны он мог у тебя подслушать?

– Почему у меня?

– А почему у меня? Нас с тобой двое соседей осталось. Вот еще девушка въехала, — переключился философ с наслаждением, — к дядьке, в среду.

– В среду? — переспросил Игорь; тут Петр Романович заметил, какой у архитектора измученный, потерянный вид, и у него неожиданно вырвался «глупый вопрос», который он так и не собрался задать Вареньке:

– Кто поставил букет роз ко мне в маленькую комнату? Не ты?

Игорь так долго и задумчиво глядел на Петра Романовича, что у того проскользнула мыслишка: уж не сошел ли архитектор с ума? Наконец сосед высказался:

– Не я.

– А кто?

– Не знаю.

– Когда Подземельный закричал перед смертью, мне послышался еще один голос наверху. Не твой?

– Не мой. — Игорь встрепенулся. — Ты выдумал голос, чтоб отвести подозрения от себя?

– Игорь, ты в своем уме?

– Я-то в своем.

– Тогда вникни. Убийца исчез бесследно. И моя, как ты посмел сказать, «выдумка» на меня же навлекла подозрения. Да что это я оправдываюсь! — возмутился Петр Романович. — Чем мне медик мешал?

– Так был голос?

– Подходя строго логически — неоткуда ему было взяться. то есть деться. А почему тебя так волнует смерть Ивана Ильича?

– Потому что. — прошипел Игорь. — Потому что я тебя ненавижу! — и исчез, прозвенев стеклянной дверью.

Петр Романович остолбенел. между презрением слева и любовью справа, метафорически выражаясь. И конечно, выбрал последнее: нормально, «по-взрослому» позвонив из парадного в дядькину дверь.

7

Варенька очень удивилась «глупому вопросу». (Действительно, получать в подарок цветы — привилегия прекрасного пола.) Нет, ей в голову не пришло, но она хочет взглянуть. Можно? Он помедлил, но не нашел приличного предлога отказать. Можно. Ой, какие забавные часы. и качалка. Можно сесть? Можно. Какой старомодный комод, а розы дорогие, рублей на пятьсот. Что ты погрустнела? Как вас любят женщины! Какие еще женщины? Неужели тайком вам преподнес букет мужчина?

Петр Романович усмехнулся, сел напротив на кушетку и закурил (курил он редко).

– Оставим женщин.

– Вы их не любите?

– В меру.

– Почему здесь темно?

– Я, собственной, не живу в этой комнате, мне она не нужна.

– Странно. А чьи это фотокарточки?

– Вон маленький Поль с родителями.

– Да, хозяйку я узнала. А это кто?.. Не хотите — не отвечайте, мне просто нужно о вас побольше узнать.

– Зачем? — спросил Петр Романович подозрительно.