"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
— Как ваша книга, продвигается? — спросил Гарри, наливая мне чашку кофе у себя в кабинете.
— В жизни столько не писал.
— Название уже придумали?
– “Г как Гольдштейн”, — кивнул я.
— Звучит неплохо. Было бы любопытно почитать.
— Уже скоро, — пообещал я.
В тот день Гарри предложил мне сходить с ним на спектакль в главной аудитории — современную обработку “Вишневого сада” Чехова. Я оказался в первом ряду. Спектакль был отвратительный — актеры беспомощные, постановка хуже некуда. Отдышаться удалось только в антракте. Мы с Гарри выпили по
Меня неудержимо потянуло к ней.
— Очень плохая пьеса, — сказала она.
— Чехов повержен! — возмутился я.
Она расхохоталась и протянула мне руку:
— Меня зовут Эмма.
— Маркус. Маркус Гольдман.
— Это ты Маркус Гольдман? — удивилась она.
— Мы знакомы? — поинтересовался я.
— Нет. Но профессор Квеберт рассказывал про тебя на семинаре.
— Неужели?
На миг я было подумал, что Гарри расхваливал мои заслуги. Но тут Эмма объявила:
— Ты мистер Пиписька.
Я был смертельно уязвлен. Семь лет назад я, студент первого курса, отличился на лекции Гарри Квеберта: объявил себя страстным поклонником минета. Дело было в самый разгар дела Левински, знаменитого скандала с пиписькой президента Клинтона. Тогдашний триумф едва не стоил мне учебы в Берроузе и с тех пор прилип ко мне как банный лист. Эмма, взглянув на мое расстроенное лицо, придвинулась ко мне и шепнула на ухо:
— Я же не сказала, что не люблю пиписьки.
Минутой позже я уже предлагал ей выпить. Эмма училась на последнем курсе филфака. Больше из нашего разговора я почти ничего не помню: меня слишком занимало ее лицо, ее губы, я воображал, как они приникают к моим… Сладкие грезы прервал ее вопрос:
— А ты как думаешь?
Я вообще не представлял, о чем она говорит, и с весьма самоуверенным видом пошел напролом:
— Я того же мнения.
— Наконец-то хоть кто-то со мной согласен! Профессор Бакстер систематически перевирает хронологию. Надо учитывать контекст! Это же очевидно, правда?
— Совершенно очевидно. Хронология — элементарная вещь!
— Это как семинар профессора Квеберта. Он, конечно, очень интересный. На прошлой неделе мы ездили в Леннокс, в дом Эдит Уортон. Она великая писательница, ничего не говорю. Большой мастер. Но вот опять — мы читаем только уже умерших авторов. Жаль, что профессор Квеберт не приглашает писателей, в смысле, кроме самого себя. Чтобы у нас была возможность с ними поговорить, понять их. Мне бы так хотелось встретиться с каким-нибудь писателем…
— Как удачно — я писатель, — не растерялся я.
Эмма вытаращила глаза. Улыбнулась — и от улыбки стала еще красивее.
— Ты писатель?
— Да, работаю над первым романом. Мой агент считает его многообещающим.
Это была ложь, но только наполовину: я отослал первые главы “Г как Гольдштейн” нью-йоркскому агенту, Дугласу Кларену, но еще не получил его отзыв.
Упоминание пресловутого агента произвело впечатление. Теперь Эмма неотрывно глядела на меня, и это было приятно.
— Дашь почитать? — попросила она.
— Нет.
— Пожалуйста…
— Лучше не надо…
— Ну мне так хочется, — опять взмолилась она.
—
Посмотрим…Она торжествующе улыбнулась:
— С ума сойти, ты первый писатель, которого я вижу! Страшно интересно.
На меня тут же посыпались вопросы: как я пишу? Откуда беру идеи? Черпаю ли я вдохновение в собственной жизни? Сколько нужно времени, чтобы написать страницу, и сколько страниц я пишу в день? Когда лучше пишется — утром или вечером?
В этот момент из зала высунулась подруга Эммы.
— Эмма, ты тут? Ты чем там занимаешься, спектакль уже начался.
Эмма со вздохом встала. Я не тронулся с места, и она сказала:
— Ты же не бросишь меня одну мучиться на этой жуткой постановке!
Я послушно поплелся за ней. В ее ряду было свободное место. Мы сели рядом. Она взяла меня за руку, и я вздрогнул от прикосновения ее кожи. Второй акт был еще кошмарнее первого. Но я от этого только выиграл: Эмма в итоге уснула, положив голову мне на плечо.
В тот июньский вечер 2010 года, любуясь Бостоном, я захотел повидаться с Эммой. Узнать, как у нее дела. Что с нею сталось. Найти ее помог интернет: она открыла магазин декора в Кембридже. На следующий день я прямо с утра отправился туда. Увидев меня в дверях магазинчика, она лишилась дара речи:
— Маркус?..
— Эмма! Проходил мимо и увидел тебя через витрину. С ума сойти!
Она спросила, что я делаю в Бостоне. Я сказал, что приехал повидаться с друзьями. Она предложила выпить кофе, я сделал вид, что страшно занят, но, взглянув на часы, согласился:
— Да, с удовольствием, у меня еще есть немного времени.
Она оставила магазин на помощницу, и мы устроились в ближайшем бистро.
Последний раз я видел Эмму 30 августа 2005 года, в день, когда мы расстались. Теперь она была замужней женщиной, матерью маленькой дочки.
— И все это ты успела за пять лет?
— А ты за пять лет стал звездой.
— Я сам не знаю, кем я стал.
Она расхохоталась.
— А откуда взялся магазин? — спросил я. — В свое время ты как раз заканчивала филфак.
— В университет я пошла, чтобы доставить удовольствие родителям. Ты же знаешь, я всегда обожала моду. Это была моя мечта — иметь свой магазин.
— Ты мне никогда не говорила.
— Я сама это поняла после того, как мы… короче, это ты мне подал мысль.
— Я?
— Да, ты, со своей манией строить жизнь согласно своим устремлениям, выбиваться из общего ряда. С твоим желанием жить быстрее и насыщеннее, чем все остальные.
Глядя на Эмму, я вспоминал те несколько месяцев, что длился наш роман. Месяцы счастья, проведенные главным образом в Бостоне.
Бостон, штат Массачусетс
Июнь 2005 года
У нас с Эммой был ритуал: каждый раз, встречаясь, мы шли поваляться на солнышке на газоне Бостон-Коммон, культового парка в центре города. Я писал, лежа на животе и подложив под тетрадь книгу. Она читала, пристроив голову мне на спину. В конце концов она неизменно наваливалась на меня, я терял равновесие, и мы, юные беспечные любовники, сплетались в мягкой траве, слившись в поцелуе. Мы были вместе уже три месяца.