"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
В день нашей встречи, после спектакля, Эмма предложила чего-нибудь выпить в Бостоне, всего в получасе езды от Берроуза, она там жила. Я, естественно, согласился, мы обошли несколько баров, а потом она пригласила меня к себе. Родители Эммы были люди весьма состоятельные: ее квартира находилась в Бикон Хилл. Мы болтали, смеялись, пили текилу и завершили почти бессонную ночь в ее постели.
Моя тогдашняя жизнь превратилась в трехтактный танец.
1. Я писал свой роман “Г как Гольдштейн” в Монклере, у родителей, в бывшей гостевой комнате, где они устроили кабинет. 2. Написав более или менее значительный кусок, или же просто каждые десять дней, я отсылал текст по имейлу Гарри и Дугласу Кларену, который теперь был
В тот июньский день 2005 года мы с Эммой валялись на траве в парке. Вдруг она слегка отодвинулась, заглянула мне прямо в глаза и ласково погладила меня по голове:
— Что тебя беспокоит?
— Ничего…
— Но я же чувствую, что ты волнуешься…
Она уже неплохо меня знала.
— Мне звонил Рой Барнаски, — сказал я.
Она вытаращила глаза:
— Рой Барнаски? Главный в “Шмид и Хансон”?
— Он самый.
— И что? Рассказывай! Рассказывай!
— Мой агент ему послал первые главы “Г как Гольдштейн”, он прочел, и ему страшно понравилось. Мы с ним во вторник встречаемся. В Нью-Йорке.
— О, Маркус, это потрясающе!
Она прижалась ко мне, потом подняла голову и посмотрела на меня недоверчиво:
— Когда ты с ним говорил?
— Позавчера.
— Позавчера? А почему ты мне ничего не сказал?
— Не знаю… Из суеверия, наверное. Вдруг он прочтет остальные главы, передумает и скажет, что моя книжка никуда не годится.
— Маркус, ты чего боишься — провала или успеха?
— Хороший вопрос.
Она обхватила руками мое лицо:
— Все будет хорошо, мой ангел. Верь.
В тот вечер, как всегда по воскресеньям, Эмма ужинала у родителей. С недавних пор я сопровождал ее.
Родители Эммы, Майкл и Линда Мэттьюзы, жили в Челси, шикарном пригороде Бостона. У них был большой особняк с ухоженным парком, бассейном, теннисным кортом, топиаром, гравийными аллеями и маленькой вонючей собачкой. По воскресеньям они приглашали на семейный ужин трех своих дочерей, Эмму, Донну и Анну, и их спутников. Двадцативосьмилетняя Донна в сентябре выходила замуж за смертельно скучного программиста, которого звали Теодор и который настоятельно просил звать его Тедди. Анне был тридцать один, она была замужем за адвокатом по имени Чад, по его собственным словам, талантливым и перспективным. Тедди и Чад, отличная дочерняя добыча, наперебой старались блеснуть перед тестем и тещей. За ужином оба не упускали случая вежливо помериться своими успехами. Мое появление в семействе они восприняли как манну небесную: якобы писатель без гроша за душой — можно ли вообразить лучший фон, чтобы выставить себя в выгодном свете?
Дуэль свояков начиналась прямо по приезде к Мэттьюзам. Оба парковали машины у дома: Чад — спортивный кабриолет, Теодор — шикарный внедорожник. Кузова у них так и сияли, диски блестели. Потом подъезжали мы с Эммой на моем стареньком, слегка помятом “форде”, собравшем всю пыль долгих километров шоссе. Тедди и Чад заговорщически подталкивали друг друга локтями, довольные собой, возбужденные, в рубашках школяров-отличников.
Помню, в тот воскресный июньский вечер Чад и Тедди из кожи вон лезли, стараясь отличиться. Чад хвастался, что на него свалилось новое, весьма прибыльное дело, “не дело, а конфетка”, а Тедди похвалялся “немыслимым прорывом на развивающийся и весьма перспективный рынок”. Оба набивали себе цену в глазах собравшихся, и тут папаша Мэттьюз, до тех пор лишь согласно кивавший, повернулся ко мне:
— А у вас что новенького, Маркус?
— Заканчиваю книгу, — коротко ответил я.
Я сознательно не упомянул о встрече с Роем Барнаски. Эмма, всегда готовая встать на мою защиту, хотела было о ней рассказать, но я незаметно сжал ей руку, чтобы она помалкивала.
—
А вы продумали план Б? — поинтересовался папаша Мэттьюз.— План Б? Что вы имеете в виду? — я отлично понимал, куда он клонит.
— Большинство писателей не зарабатывают на жизнь пером. Они или преподают, или делают что-нибудь в этом роде. Вы могли бы быть учителем в лицее или даже нацелиться повыше, написать диссертацию, стать университетским профессором. Капелька честолюбия совсем не помешает.
Повисла неловкая пауза, и Эмма ринулась мне на помощь:
— Маркус слишком скромен и не хочет сказать, но у него в ближайший вторник встреча с Роем Барнаски.
Собравшимся это имя явно ни о чем не говорило.
— Барнаски — один из крупнейших издателей в стране, — пояснила Эмма. — Ему страшно понравилась книга Маркуса. Если он просит встретиться, значит, ему есть что предложить.
Папаша Мэттьюз напустил на себя снисходительный вид:
— Не хочу вас обидеть, Маркус, но сколько вы получите за книгу? Гроши, кот наплакал. Вы мечтаете быть художником, и это делает вам честь, но работа над книгой отнимает чертову прорву времени и ровным счетом ничего не приносит! Вы юноша честолюбивый. Могу подыскать вам место в администрации одной из моих групп, с достойной зарплатой и удобным графиком. Ну, как бы подушку безопасности. Надо хоть немного думать о будущем. О стабильности. Создавать что-то для вас с Эммой. Не быть же вам всю жизнь бумагомаракой.
Эмма изменилась в лице. Щадя ее, я пропустил этот выпад мимо ушей. Но Чад счел нужным повеселить семейство и добавил:
— Верно, Маркус, не будешь же ты всю жизнь разъезжать на своем старом “форде”!
Сейчас, через пять лет после разрыва, сидя в бостонском кафе, я спрашивал себя, как сложилась бы моя жизнь, если бы мы с Эммой не разошлись. Может, я перебрался бы в Бостон? И стал бы молодым отцом семейства, строящим американскую мечту в симпатичном пригородном особняке? В голове снова вертелся вечный вопрос: угомонился бы я или нет?
Из задумчивости меня вывела Эмма:
— Что происходит, Маркус? Почему ты здесь? Ты же не случайно приехал, как я подозреваю. — Вопрос этот явно мучил ее с той минуты, когда я переступил порог магазина.
— Я думал о том, почему у нас с тобой не сложилось.
Она чуть не прыснула.
— Ты серьезно, Маркус? — с любопытством спросила она. — Ты до сих пор задаешься такими вопросами?
— Просто хочу понять, что не так в моей жизни.
— Ты добился успеха, Маркус. И этот успех нас разлучил. — Ответ прозвучал грустно и серьезно.
Выйдя из кафе, мы прошлись до моей машины. Увидев “рейндж ровер”, она поморщилась:
— Я любила Маркуса на “форде”. Знаешь почему? Потому что твоя старая тачка означала, что, несмотря на талант и успех — а я чувствовала, что он тебя ждет, — ты человек особенный. Я от тебя ушла, потому что книга и без того занимала слишком много места. Я знала, что ты прославишься. В тебе были все задатки. И я тебя бросила, потому что знала, что потеряю тебя.
Я промолчал. Она заметила на капоте вмятину от кованой таблички Гэхаловуда.
— Почини, что за безвкусица, — насмешливо велела она.
— Оставлю как есть. Это рубец от раны. — Я открыл дверцу.
— У тебя найдется бумажка и чем писать?
Я дал ей гостиничный блокнот и ручку, валявшиеся в бардачке. Она нацарапала несколько строк.
— Вот мой адрес. В следующий раз, когда захочешь повидаться, нечего выдумывать всякие истории и заявляться в магазин. Приходи прямо домой.
Выезжая из Кембриджа, я на миг почувствовал себя в шкуре Маркуса на “форде”, которого она любила. Я стал бы учителем в каком-нибудь бостонском лицее: им меня видел ее отец. Счастливая Эмма в своем магазине. Упорядоченная семейная жизнь. Жизнь без писательского успеха, зато чуть более безмятежная.