Спасите, мафия!

— Верно, — кивнул явно довольный жизнью на данный момент комитетчик, с интересом воззрившийся на остатки молока в кружке. — Кстати, вкус и впрямь совсем другой.

— Нравится? — с надеждой вопросила я и к неземному своему счастью получила утвердительный кивок, а Хибари-сан снова присуседился к чашке. Да! Я таки споила парным молочком городского типчика! Ура мне, бугага!

— Ес! — радостно вскинув руки к потолку, воскликнула я и помчала обрабатывать вымя Зорьки вазелином. За моей спиной послышалась возня, и я, обернувшись, с удивлением обнаружила, что Хибари-сан наливает себе еще одну кружку. Он не лопнет?.. Он же обычно мало ест… Впрочем, он таки мужик, причем за два метра ростом, так что вряд ли. Я решила не смущать нашего исследователя непознанного от светосфер до парного молока и высказываться не стала, тихо-мирно закончив работу с Зорькой и потопав к Ромашке. Хибари-сан с кружкой наперевес подрулил к морде коровы и, переборов себя, вопросил:

— Если я буду ее гладить во время дойки, это не помешает?

— Нет, конечно, — пожала плечами я, усаживаясь на крошечную лавочку справа от коровы. — Но скоро Сасагава-сан придет…

— Плевать, — перебил меня глава канареек и начал чесать нос тут же счастливо замычавшей коровы.

— Ага, Ромашка! — хихикнула я, протирая вымя коровы влажной тряпкой. — Дождалась? Видела я, каким ты взором глядела на товарку, когда ее гладили! Зависть — плохое чувство, солнце мое, очень плохое!

— Если зависть белая, не такое уж и плохое, — хмыкнул любитель молока и коров.

— Ой, мало кто умудряется удержаться на белой зависти, — вздохнула я, приступая к массажу. — Обычно все в черную скатываются, так что сама по себе белая зависть, может, и не плохая, но может рассматриваться как трамплин к черной.

— А животные на черную не способны, — с уверенностью в голосе заявил Хибари-сан.

— Это да, — кивнула полностью с ним согласная я.

— Вот и не попрекай животное, — подвел итог этот вредитель.

— Лааадно, — протянула я, сдаваясь, и обратилась к коровке: — Ну что, Ромашка, раз ты так балдеешь, может, и молока больше будет, а?

— Наживаться на радости животных нехорошо, — съязвил Хибари-сан.

— Почему же? — усмехнулась я. — Ежели у нее молока больше будет, его по-любому до конца выдоить надо. Таким образом, мы в любом случае «наживемся». А Ромашке от этого только радость дополнительная. А то с полным выменем-то особо не поживешь.

— Ты точно любишь риторику, — фыркнул комитетчик.

— Ага, — хихикнула я. — Как и Вы.

— Нет, я больше люблю действовать, — разоткровенничался мой вождь.

— Но философия Ваша крайне интересна, — пожала плечами я и, наконец, приступила к дойке.

Мы с Хибари-саном болтали о том, что есть «нажива», а что — «разумная выгода», с ехидными подколами друг друга, правда, я старалась в этом не перебарщивать, как вдруг в коровник влетел Рёхей и, затормозив у порога, с недоумением воззрился на картину Репина «Приплыли». Мрачный глава CEDEF, Намимори и просто одинокий волк (хорошо хоть не морской, у нас тут на Бельфегоре полосочек хватает) с ехидной усмешкой чесал нос блаженно щурящейся корове, потягивая молоко из белой кружки с синими ромашками, а ехидная девица, любящая язвить, доила эту самую корову с довольным выражением на моське лица и хитрой ухмылкой. Почему хитрой? Да потому что я как раз в миг перед эпичным вторжением Мамая, пардон, Рёхея, удачно съехидничала, рассмешив нашу вечную буку! Он, бедный, аж усмехнулся! Согласитесь, есть чем гордиться?

— А что тут происходит? — растерянно вопросил боксер, глядя на Хибари-сана полными суеверного ужаса глазами, словно вообще не веря, что это не его неудачный клон или призрак, его облик принявший.

— А мы тут плюшками балуемся, — хихикнула я, цитируя Карлсона. — А если точнее, парным молоком. Хочешь?

— Это что… правда вкусно? — растерянно вопросил он у Главы всея Намимори.

— Сам попробуй, — хмыкнул тот, при появлении солнышка Вонголы мгновенно натянув на моську выражение «я стукнул носом бетонную стену и прошиб в ней дыру силой воли».

— Ну… ладно! — не повышая голос, но явно с желаем заорать на всю вселенную заявил Рёхей, эпично сжимая кулаки и сияя решимостью. — Я экстремально попробую и сделаю свои выводы!

— Давай-давай, парное молочко полезно, — тоном мамочки, одобряющей стремление дитятки кушать манную кашу, одобрила я.

Рёхей уставился на кружку Хибари-сана с выжидательным видом, а тот с ехидной ухмылкой продолжил почесывать Ромашку и начал не спеша и нарочито медленно допивать остатки молока. Но Рёхей — не та личность, которую можно вывести из себя или прогнать так просто, и он таки дождался, пока кружка освободится, причем, что интересно, без воплей и подгоняний. Просто знал, наверное, что ежели Хибари-сана попытаться поторопить, он на бой вызовет. Эх, обломилось комитетчику сегодня тонфамахалово… ура! Я же пацифист, не люблю насилие…

Сасагава же, тиснув у собрата по мафиозной семье кружечку, ломанулся к колонке — мыть ее, и с улицы донеслось наконец-то громкое и от души сказанное, а точнее, провоплённое (хоть и корявое слово получилось):

— Я экстремально преодолею это испытание и попробую парное молоко!

— И чего они все так боятся? — сокрушенно пробормотала я. — Как будто не понимают, что, по сути, всё молоко, которое они пили когда-то, было добыто именно так!

— Стереотипы, — пожал плечами Хибари-сан, платком вытерев губы. — Люди абстрагируются от образа коровы, покупая пакет молока.

— Ну и зря, — фыркнула я. — Да и вообще, что ужасного в виде того, как корову доят?

— Ничего, — хмыкнул глава разведки, возвращаясь к почесыванию морды Ромашки. — Но некоторым неприятно осознавать, что молоко только что было, по сути, в теле животного.

— Ну и зря, — снова фыркнула я. — Можно подумать, они, когда младенцами были, исключительно из бутылочки молоко тянули! Тоже мне, брезгливые какие!

Хибари-сан ответить не успел: в коровник ворвался боксер с решимостью в глазах и чистой кружкой в руке.

— Погоди, немного осталось, — бросила я. — Только кружку вытри, там в шкафчике, где она лежит обычно, полотенце есть.

— Ага, — кивнул Сасагава и ломанулся к небольшому шкафчику, висевшему между окнами коровника, расположенными в стене напротив стойбища наших буренок.

Вскоре я завершила процесс дойки и перетащила ведро к бидонам, заявив:

— И впрямь Ромашка постаралась! Хибари-сан, я таки, похоже, нажилась на ее кайфующем состоянии!

— Травоядное, ты ерунду-то не говори! — возмутился он, складывая руки на груди и глядя на то, как я наматываю на бидоны марлю, с видом «и вот с этим дитём мне мучиться приходится». Ничего, терпи, казак, атаманом будешь! Хотя он и так атаман — организации CEDEF, бугага!

— Да ладно, иногда можно, если эта ерунда никого не обидит, — усмехнулась я и начала переливать молоко в бидоны. Закончив сие нелегкое дело, я налила молока в кружку и протянула ее Рёхею. Тот тиснул чашечку и воззрился на ее содержимое так, словно ему таракана под нос подсунули.

— Травоядное! — процедил Хибари-сан, обращаясь к боксеру. — Неужели ты даже кружку молока выпить не способен?

Сасагава возмущенно воззрился на Хранителя Облака и, с трудом сдержав голос, возопил:

— Я сделаю это! Сделаю!