Спасти СССР. Реализация
Шрифт:
— К-как? — оторопела Синти. — Так он же и есть «Источник»!
— С чего ты взяла?
Фолк открыла рот для ответа, но тут же сомкнула губы, лихорадочно ища, в чем же каверза.
— Ну-у… Хорошо, — вытянула она руку, словно отстраняя своего визави. — Допустим, что все эти его ответы, такие развернутые и подробные — работа экспертов КГБ. Допустим! А предсказание о секте в Гайане? Ведь оно же сбылось! Полностью!
— Синти, крошка, — ласково заворковал Карл, — я тоже многое допускаю в своих рассуждениях, но не верю даже фактам! Давай не будем о природе «Источника» и о том, кто есть кто. Отмотай немного в прошлое, и вспомни, с чего мы, вообще, начинали. Помнишь? С того, как нам объективно оценить, работает ли «Источник» в связке с Кремлем!
Исходно, так или иначе, но данная активность не может быть операцией КГБ по дезинформации руководящих групп США! Полностью достоверная картина распространения наркомафии, вероятно, задевающая некоторые операции кубинских спецслужб и, тем более, весьма жестокий по последствиям акт раскрытия заговора «Халька» — всё это полностью противоречит и практике КГБ, и отношениям внутри коммунистического движения! То есть, отслеживая контрразведывательную активность КГБ, разворачивающуюся прямо на наших глазах, получаем более или менее адекватную картину отношения КГБ к обозначившему себя «Источнику». А картина эта проста, как детский рисунок — КГБ взялось разрабатывать не сам «Источник», а его связного, как наиболее уязвимое звено! И мы сами убедились в этом, немедленно после провала «подсадной утки»! Помнишь, Джордж?
Рогофф лишь слабо махнул рукой.
— Весь этот бред про жертву опытов на мозге пусть сам Колби переписывает в сценарий и дарит его Голливуду! — энергично продолжил Карл. — Неоспоримым остается лишь тот факт, что с разных направлений — и, возможно, исходя из различных допущений — но интересы двух разведывательных структур сошлись на подростке, на этом… Соколове! Таким образом, с наибольшей вероятностью следует полагать, что точкой пересечения наших интересов и даже соперничества стал один и тот же подросток. Предполагать, что таких отроков — два или более в одном городе, в один и тот же период времени — это умножать сущности без нужды в ситуации, и без того путаной. Связной «Источника» — вот, кого мы прессовали в сквере напротив театра! Прессовали с предельно допустимой «плотностью» — до уровня «без скандала» и обмена нотами! А после посвятили в агенты с pogonyalom «Странник». Sic!
Синти вскочила, и подняла руки.
— Хорошо, хорошо! Я поняла! То есть, этот мальчик не сам предсказал события в Гайане, а просто передал нам очередное послание «Источника»?
— Именно так, — скучно подтвердил Фостер, словно теряя интерес к разговору (и пряча усмешку под веками). — Ну, ты сама вспомни — отец «Странника» едва не погиб в Марокко, а сын его не предупредил даже! Так какой из него предиктор? А мы сейчас из разведчиков переквалифицировались в каких-то почтальонов — доставляем вопросы якобы «Источнику», и пересылаем ответы в Лэнгли…
— О, боже, Карл! — брюзгливо покривился Вудрофф. — Все эти моменты мы истолковывали уже по десятку раз! У тебя какие-нибудь новые — конкретные! — предложения есть?
— А как же! — ухмыльнулся Карл, и построжел, став похожим на профессора из Гарварда: — Повторюсь. Мы по-прежнему не знаем, кто такой этот «Источник», или кто такие. Возможно, мы имеем дело с представителями Старой площади, допущенными к секретам, например, по линии Международного отдела ЦК… Пока это тайна и для нас, и для КГБ! А какое я сформировал решение… — Он улыбнулся мельком, не размыкая губ. — Считаю, леди и джентльмены, что продолжать операцию в прежней конфигурации смысла нет. Нужно сменить формат! Хочешь конкретное предложение, Фред? Пожалуйста! Я бы свернул работу по данному направлению! На какой-то период вообще отказался бы от активности. А потом — наблюдать! Во-первых, ждать того, что «Источник», возможно, обнаружит себя. Во-вторых, еще раз отмечу: надо смотреть, как скоро и как именно снизит встречную активность КГБ!
Фостер взял паузу, но с ним никто не спорил. Дэнни выглядел растерянным,
а Джордж с Фредом — рассеянными, настолько глубоко оба погрузились в задумчивость. Только Вудрофф хмурил лоб и морщился, играя с мыслями в догонялки, а с Рогоффа можно было лепить «Спокойствие».— Синти, детка… — проворчал Карл. — Чтобы мы там не порешали, а контроль над возможным переформатированием операции — в условиях идентификации госбезопасностью и меня, и Джорджа, — это всё равно работа для тебя. Полностью, кстати, соответствующая твоему прикрытию. Хотя бы потому, что все-таки до сих пор именно ты остаешься оперативником, ближайшим к связному «Источника»…
Теперь и Фолк «ушла на глубину» — она меланхолично следила за редкими снежинками, порхавшими за окном.
А Фостер больше не усмехался. По-стариковски ссутулившись, он длинно и уныло вздохнул.
Четверг, 11 января. День
Восточный Берлин, площадь Маркса и Энгельса
На обширнейшей Маркс-Энгельс Платц, в самом центре столицы ГДР, места хватало, еще и оставалось для крупных демонстраций трудящихся. В юго-восточной части площади возвели незатейливый параллелепипед Госсовета, но в его фасад архитекторы, как будто в оправу, встроили тот самый IV портал Городского дворца Гогенцоллернов, с балкона которого Карл Либкнехт в далеком восемнадцатом году провозгласил в Германии социализм.
Однако добрую половину площади охватывал Дворец Республики, чьи огромные стены-окна отливали красной медью.
Второй день подряд это представительное здание гудело, переполненное делегациями из «братских стран». В обширных фойе толклись сотни людей в партикулярном платье и в военных мундирах, представители правительств и министерств, партийные функционеры «и другие официальные лица».
Человечий гомон висел и в Малом зале Народной палаты ГДР, где равенству и братству был положен предел — приступок сцены возвышал первых лиц, сидевших в президиуме, над «номенклатурными массами», что рассаживались по рядам.
«Зато интернационал», — усмехнулся Брежнев. Рядом с ним нетерпеливо ерзали, сосредоточенно просматривали бумаги, переговаривались — лично или через переводчиков — Хонеккер, Гусак, Кадар, Живков, Милевский… Даже Рауль Кастро мостился рядом с посланниками Тито, даже строгий, застегнутый на все пуговицы, посланник Ким Ир Сена скромно притулился с краю.
Леонид Ильич устало откинулся на спинку кресла. Основная работа, по сути, проделана еще вчера. На Чрезвычайном партсовещании, помимо обсуждения, верификации и легитимации решений по критической ситуации в Польше, набрасывали широкими мазками и будущий курс СЭВ.
По сути, коммунисты из братских партий подтвердили решения еще конца 60-х и первой половины 70-х, но уже с пониманием преград этому курсу ввиду особенностей внутреннего устройства, прежде всего, самого СССР. Соцсодружеству категорически нужна была конструктивная линия не «на период вообще — установления коммунизма», а на самое ближайшее и среднесрочное, практически ощутимое будущее.
И Косыгин с академиком Кириллиным таки прочертили ее, выдвинув фундаментальные идеи, вроде единой финансовой системы соцсодружества. Прения вышли бурными, но большинство выступило «за», а меньшинство довольно подчинилось, надеясь, что и ведомым достанется от ведущих…
Брежнев досадливо крякнул. Очень хотелось курить, но времени нет. Сейчас выступит Милевский…
«Ладно, потерпишь до перерыва», — решил генсек, оглядывая наполнявшийся зал. Немцы, поляки, чехи, венгры, болгары… Монголы, вроде… Или это вьетнамцы?
«А эти — молодцы, — подумал Леонид Ильич с одобрением. — Четырнадцать дивизий наступают на „красных кхмеров“! А Хенг Самрин каким гибким оказался! Гуттаперчевый мальчик… Оч-чень вовремя поддержал вьетнамскую интервенцию — и он уже в Пномпене! А „принц в пионерском галстуке“ Нородом Сианук „погиб в трагическом инциденте с участием полпотовцев“…»