Спасти СССР. Реализация
Шрифт:
Я дождался, пока одичалая мелкота слетит по лестнице, и пришатнулся к Кузе. Она подалась навстречу. Я коснулся ее вздрогнувших губ, тут же сминая их крепким поцелуем — школьное шумство отошло на второй, на третий план…
Девушка приникла на долгие секунды, и неохотно отстранилась.
— Обращайтесь! — мило улыбнулась она.
* * *
После уроков, словно извиняясь за мимолетную «измену», я проводил до метро Мелкую. Тома болтала всю дорогу, выкладывая новости о себе, о Софье и ее женихе — как Ганшин ловко и точно разрезал торт («Опыт есть! Он же хирург!»), как невеста состряпала жаркое под чутким Томиным
На станцию «Технологический институт» мы спустились вместе, как в той песне. «Дан приказ: ему на запад, ей в другую сторону…» Помахав Томочке, я заскочил в вагон с другого края перрона.
Соображая, где мне лучше пересесть на автобус, лицемерно вздохнул: по первому зову — пред светлы очи товарища Колякина, моего личного пиарщика…
…Забавно, что обком комсомола расположили не в самом Смольном, а рядом, в Воскресенском соборе, хоть и связав внутренними переходами. Кабинет же первому секретарю и вовсе выделили в часовне, прямо под крестом.
Хмыкая, я постучался в высокую дверь, и вошел.
— Здрасьте, Александр Николаевич! Вызывали?
— Звал! — хохотнул Колякин, резво выбираясь из-за стола. — Приветствую, Андрей!
Мы пожали друг другу руки, и я тонко улыбнулся, кивая на сводчатый потолок:
— Ну, и как вам тут?
— Как у Христа за пазухой! — рассмеялся первый секретарь и подбоченился. — Ну, что, «Победитель невозможного»? Продолжим? Согласитесь, что статья в «Комсомолке» вышла на диво, без пустой похвальбы, но с интересными подробностями!
— Пожалуй, — кивнул я. — Конечно, в жар меня бросало, но неловкости за авторов точно не испытывал — писали люди знающие.
— Именно! — тряхнул головой Александр Николаевич. — Кстати, небольшая заметка должна скоро появиться в журнале «Смена». Главное, что ваше фото будет — цветное, на всю обложку!
Смущение едва не одолело меня, но я справился, натужно вытолкнув:
— Ну, хоть не в «Советском экране»!
— Как знать! — коварно ухмыльнулся Колякин. — Я вас, Андрей, не просто так звал… Завтра надо будет познакомиться с одним интересным человеком. Мы-то с вами его знаем, а вот он нас — как бы не очень…
— И как зовут этого интересного человека? — прищурился я с подозрением.
— Сергей Петрович… — сказал персек обычным голосом, и закончил с придыханием: — Капица!
— Из «Очевидного-невероятного»? — уточнил я недоверчиво. — Вы что, и по телевизору меня показывать хотите?
— Родина должна знать своих героев! — закудахтал Александр Николаевич в тихом восторге. — Смотрите, Андрей… Капица сегодня приехал в Ленинград, специально, чтобы встретиться с вами. Я, правда, предлагал иную схему — не он к нам, а вы к нему, в Москву, но Сергей Петрович — человек старой закалки… Завтра он ждет вас после обеда, ровно в два часа — «Лентелерадио» предоставит свою студию! Видите, как все хорошо складывается?
Вторник, 27 февраля. День
Ленинград, улица Чапыгина
— Добрый день!
И этот голос, и сама интонация были мне хорошо
знакомы — который уж год подряд я каждую неделю смотрел передачу об «открытиях чудных» и «друзьях парадоксов».Срамное будущее удалило науку из прямого эфира, заполняя прайм-тайм пошлыми шоу, и люди радостно угадывали буквы, как будто не догадываясь о том, что «Поле чудес», вообще-то, располагалось в Стране Дураков…
А мне частенько не хватало взволнованных растрёп-очкариков, что вещали с экрана напрямую, рассказывая о подлинных чудесах, которые они являли в лабораториях «Курчатовки» или Физтеха. И вот…
Знакомо улыбаясь, отмахивая челку, Капица крепко пожал мне руку.
— Очень приятно… э-э…
— Андрей, — подсказал я.
— Очень приятно, Андрей! Признаться, мысль об интервью с вами посетила меня сразу, стоило лишь узнать о вашей работе…
— Она еще не опубликована, Сергей Петрович, — стыдливо понурился я.
— О-о! Товарищ Колмогоров уже поделился со мной своими впечатлениями! Уж кому-кому, а ему доверять можно…
Капица в строгом черном костюме выглядел тем, кем и был — профессором и доктором наук.
— Кстати, Андрей Николаевич тоже поприсутствует в студии, — молвил он приглушенно.
— Это несправедливо, — вздохнул я. — Двое на одного…
— Не бойтесь, Андрей, — сказал Сергей Петрович с коротким смешком, — мы умерим свои хищные инстинкты! Пойдемте, будем записываться. И не тушуйтесь! Я и сам впервые на «Лентелерадио»…
А мне не было страшно. Мне было интересно, даже азарт грел кровь — исполнялся мой план, сбывались мечты… ВЛКСМ выдвинул ленинградского школьника из своих сплоченных рядов — и с истинным комсомольским задором выставлял напоказ. Смотрите, завидуйте, берите пример!
Стыдно было, да. Я же прекрасно помнил, что списывал, как нерадивый ученик, у истинных «победителей невозможного». Но… Мне всё равно было приятно. Тем более что… Ну, я же не просто так воспользовался будущими чужими наработками, а сам проторил ту тропу, на которую позже вышел бы Уайлс!
Мои покаяния с оправданиями осыпались, стоило нам с Капицей пройти за дверь с погасшим табло «Тихо! Идет запись». Студия занимала довольно обширную комнату без окон, ярко освещенную и отделенную стеклом от звукорежиссера и прочих пахарей телевизионных нив.
Три громоздкие камеры вели перекрестную съемку фигурного стола, за которым уже развалился академик Колмогоров в элегантном костюме. Андрей Николаевич предпочитал простую и удобную одежду, но мог — и умел — носить даже фрак. Завидев вошедших, он встал, протягивая руку через столешницу — сначала Сергею Петровичу, потом Андрею Владимировичу.
— Присаживайтесь! — улыбнулся академик.
Отзеркалив его улыбку, Капица уселся посередине, а я скромно пристроился сбоку. Тут же на нас напали молоденькие гримерши, запорхали, обметая лица пушистыми кистями, замазывая, затирая некие изъяны.
Подбежал молодой, очень серьезный парниша, проверил чуткие микрофоны, и скрылся.
— Надеюсь, мои мэканья и некорректные замечания будут стерты? — вопросил Колмогоров.
Голос у него был чрезвычайно характерным и очень приятным, он слегка грассировал, что было идеально, если Андрей Николаевич говорил по-французски. А когда академик звонил и просил меня к телефону, то букву «А» в слове «здравствуйте» и первую «О» в слове «можно» он слегка удлинял.